Отец Карл огорчался нежеланию молодой женщины обращаться к Великому и в то же время удивлялся её жизнелюбию. Нэнси была единственной из знакомых ему женщин сохранившая лёгкость юности в браке и материнстве. В конце концов, он поверил, что и такое тоже возможно пока… 

Пока горе не накрыло дом Руж. С того дня Нэнси изменилась. Исчезла жизнерадостная огненная красавица. Больше обитель Великого она не посещала. Лишь однажды встретив её на улице, отец Карл попросил поговорить с ним, обещая тайну исповеди. Серые глаза обожгли мужчину колючим холодом неутихающей боли. На короткий миг священнику показалось, будто небо резко затянуло чёрными грозовыми тучами, но когда он силой заставил себя отвести взгляд понял, небо по-прежнему ясное. Он уже не надеялся, что зло смотрящая на него женщина скажет хоть слово, поэтому приготовился попрощаться с ней, как Нэнси заговорила.

Она говорила короткими рваными предложениями. Каждое слово сочилось болью и ненавистью, они сбивали с ног и разрывали размякшее сердце священника. Бросив последнее предложение будто старую кость бездомной собаке, Нэнси резко развернулась и ушла, чтобы больше никогда не сказать ни слова.

Отец Карл минуту стоял глядя вслед женщине и с каждым её шагом до него доходил смысл сказанного. С каждым шагом его рот в ужасе открывался, но вместо крика из горла выталкивались непонятные хрипы. Тогда отец Карл впервые воззвал к Великому, просил о милости.

Стоя у ног умирающей отец Карл, сжимал кулаки и молил Великого. Он из последних сил заставлял себя спокойно оставаться на месте, вместо того, чтобы схватить неестественно спокойную Барбару за худенькие плечи и насильно вывести из комнаты, чтобы остановить тьму. Но он священник и не имеет права отбирать у умирающей последнюю просьбу, зато его святой долг взывать к Великому моля о просветлении заблудших.

— Ты… ты… должна… — умирающая, вцепившись в плечо дочери, приподнялась, прозрачные глаза подавляли, искривлённые от боли губы дрожали. — Клянись!

Женщина затряслась, пальцы ослабли, выпустили плечо оставив на нежной коже тёмные пятна будущих синяков.

Юная Барбара прикусила щёку изнутри, чтобы сохранять на лице маску невозмутимости, искала внутри силы для спокойного и уверенного ответа. Её мать с детства показала цель и с детства расписывала план, по которому Барбара должна будет пройти, чтобы отомстить. На что Барбара не рассчитывала, так это на скорую смерть матери. Кто же, когда Барбара достигнет цели похвалит? Кто посмотрит на неё с гордостью? Кто наконец признает её достижения? Кто?

— Поклянись… — из выцветших глаз медленно уходил свет. Мать умирала.

— Клянусь, — голос дрогнул, но мать смогла едва кивнуть, показывая, что услышала. Выцветшие глаза навсегда закрылись.

В то же время. Юг Аттавии, город Бларес 

Дом Ларенс

Тер Даниэль сидел на крыше своего дома под поскрипывающим флюгером, смотрел на запад, откуда на город наползали чёрные грозовые тучи. Ветер лохматил отросшие волосы, но хозяина это не тревожило. Он ушёл в прошлое. В день, после которого изменилось всё. Глубокая морщина разделила лоб мужчина надвое. Он слышал грохот грозы, чувствовал холодные потоки дождя на коже, в его глазах и душе была тьма. Как в ту ночь.

— Тер Даниэль! — Мужчина вздрогнул, вырвался из лап прошлого. — Тер Даниэль!

Дворецкий дома Ларенс стоял внизу, он закрывал ладонью глаза от слепящего солнца. Если хозяина нет в кабинете, значит, опять на крыше, куда запрещено выходить. И даже стоять у дверей. Вот и приходилось дворецкому кричать, хоть это и недостойное поведение для дома их уровня.