Вытащив меня из ванной, вытерев полотенцем, Сеймур взял меня на руки и отнёс в комнату.

— Голову мне выключаешь, — прошептал он мне на ухо, а я кажется специально искала его губы, там у шеи, у уха, чтобы почувствовать их прикосновение, чтобы снова ещё немножечко умереть.

И я так хотела увидеть его, но открыв глаза, первое, что увидела это полотенце. И я невольно заливаюсь краской стыда, слышала, как мама шипит мне, когда я вернулась как-то после прогулки с мальчиком позднее положенного:

“Какой позор, Мейси, какой позор! Не так я тебя воспитывала! И уж будь любезна, дорогая, если тебя угораздит — заниматься сексом у мужчины дома или в каком-то мерзком месте, вроде машины или упаси боже отеля, грешно и мерзко!”

И я вспоминаю рассказы о каре и кровотечении, которое меня сметёт, обязательно… почему? И ведь мама не была особо верующей, но вот это — этим она стращала меня всё время после смерти папы.

— Эгей, — присвистнул Сеймур. И я подняла на него глаза, увидела внимательный, изучающий меня взгляд. — Что там в голове у рыбки моей щёлкнуло? — спросил он и я понимала, что врать ему нет смысла. И это тоже было загадкой для меня.

— Все поймут, — почему-то прошептала я, переводя взгляд на полотенце, потом на него.

— С чего ты взяла? — озорно поинтересовался он.

— Мама говорила…

— Маккензи, — прервал он меня, — твоя мама быть может была замечательной женщиной, я не спорю, не знаю ничего о ней, и обижать её не хочу, потому что очаровательная рыбка у неё дочка. Но, чтоб ей там, где она есть, пенделя отвесили за то, что она тебя с таким отношением к воде и морю умудрилась отправить на остров Хой, на двух, дьявол меня забери, паромах туда, а потом обратно, чтобы понимаете ли прахом там её всё засыпать! Плевать, на то что она тебе говорила, вообще! Ясно? Видала какой от меня след остался на простынях? — и Сеймур показал мне то, чего я не заметила, когда встала.

Там было кровавое пятно от повязки на его спине. Рана никак не хотела заживать.

Я растерянно уставилась на мужчину перед собой.

— И что теперь? — поинтересовался Сеймур, ухмыляясь со всем, как я теперь точно понимала, свойственным ему разгильдяйством.

Только вот я смутилась ещё сильнее, а потом… потом… я задохнулась и в страхе поняла, что сейчас случится что-то плохое.

12. Глава 12. Маккензи

Меня сжало. Я задохнулась и Сеймур видел это. Я даже не знаю, но он собрался, я физически ощутила это в нём, вот был таким мягким, невозможно нежным, а тут — словно включили и загудело, устремилось куда-то вперёд. А я не могла даже вздохнуть.

— Сейчас, детка, — сказал он, подрываясь, одеваясь так быстро.

Я вспоминала, как вздохнуть, а он уже одет был, носки, ботинки, вещи в рюкзак.

— Давай, рыбка, ну-ка, где там твои панталоны бабушкины, — спросил, стаскивая с меня полотенце и одевая, как маленькую. Платье, носки, ботинки. — Давай, Маккензи, надо встать, кроха, вставай, — И он потянул меня на себя. — А где твоя косатка? Рыбка? Дьявол!

И он, я даже не могла поверить, но заглянул под кровать, достал оттуда мою игрушку, которую до этого забрал из машины. Я была поражена этим поступком, просто в прах уничтожена, прокручена ещё, когда увидела её в рюкзаке, потому что уже и думать о ней забыла. Точнее поняла, что потеряла безвозвратно только, когда в рюкзаке нашла.

Я смотрела на неё и поверить не могла, потому что она осталась в машине. Всё, что мне было от папы, и вот я не заметила, что потеряла, а тут разревелась, потому что Сеймур даже не представлял, что для меня значила эта мелочь. А сейчас снова. Я поверить не могла, что он делал это просто потому что это важно для меня. Ему же наверняка плевать. И…