«Разве жизнь не доказала, что семейное предание возникло не на пустом месте?» – задала тогда риторический вопрос бабушка. Разве можно сбросить со счетов те несчастья, что обрушились на их семью с приближением рокового срока?

Графиня справедливо указала на то, что из ее троих детей – Глиннис (матери Кэтлин), Ханны и ее брата-близнеца Малькольма – только у Глиннис появилось потомство, но сама она ушла в мир иной гораздо раньше положенного срока. Брак Ханны оказался бездетным и трагически коротким из-за безвременной кончины мужа. Добродушный крепыш Малькольм, который целых тринадцать лет вел семейную жизнь с пышущей здоровьем супругой, после ее внезапной кончины десять лет назад тоже остался бездетным вдовцом. Старая графиня безоговорочно относила это печальное обстоятельство к действию проклятия еще и потому, что ее сын, пользовавшийся благосклонностью очень многих дам, не обзавелся даже незаконным отпрыском. Длившийся всего год брак Кэтлин тоже не дал ей возможности испытать материнские чувства, и молодая вдова теперь – последний потомок одного из проклятых семейств. И она хорошо понимала, что дальнейшая судьба рода в ее руках.

Когда бабушка через год после смерти Кеннета завела с Кэтлин разговор о проклятии, молодая вдова спросила, почему она не сделала этого до свадьбы, ведь тогда бы бедный Кеннет знал, чем рискует, беря в жены девушку из проклятого рода. И почему не предупредили саму Кэтлин?

«Потому что человеку свойственно надеяться на лучшее», – объяснила старая графиня. Она и правда думала: а вдруг проклятие – только легенда? Но если это не так, то любовь Кэтлин и Кеннета должна победить изрядно ослабевшие за пятьсот лет колдовские чары! Увы, ее надежды не сбылись…

За минувшие с той поры годы у бабушки исчезли все сомнения в силе проклятия, а Кэтлин прошла путь от полного отрицания колдовства к осторожному предположению, что оно все же существует, а затем – к безоговорочной вере в колдовство, как у старой графини. А это совершенно не соответствовало природному благоразумию и рациональной натуре молодой вдовы.

– В болезни и здравии… – пробормотала Кэтлин и задумчиво коснулась безымянного пальца, где прежде было обручальное кольцо. Если ради спасения семьи надо снова выйти замуж, придется забыть о прошлом…

– Ты что-то сказала?

– Нет, ничего. – Кэтлин подперла голову рукой. – Знаешь, я должна была все продумать еще до того, как мы выехали из Шотландии, но мне не хватило времени.

– Еще бы, – хмыкнула Ханна. – Стоило тебе согласиться на встречу с Норкрофтом, как моя матушка тотчас же услала тебя в Лондон! Скажи спасибо, что тебе дали время на то, чтобы упаковать чемодан.

– Она испугалась, что я передумаю.

– И не без оснований, правда? На самом деле ты ведь не веришь в проклятие, да?

– Поначалу я не верила, а теперь…

– Что теперь?

– Теперь… Не знаю, – пожала плечами Кэтлин. – Но под влиянием бабушки или из-за обрушившихся на нас несчастий я стала бояться неверия и бездействия. К тому же на свете есть множество гораздо более неприятных вещей, чем брак с красивым и состоятельным английским лордом, не правда ли? А ты, тетя, – Кэтлин посмотрела Ханне в глаза, – веришь, что на нас наложено проклятие?

– Страшно употреблять это слово, но я все же предпочитаю использовать его, а не такие понятия, как «судьба» и «рок». Проклятие ведь можно снять. А что до веры… – Ханна глубоко вздохнула. – Когда-то я всем сердцем любила, но потом потеряла свою любовь; твои мать и отец безвременно покинули этот мир, муж тоже умер и сделал тебя вдовой. Я уверена, что ни эти несчастья, ни отсутствие у нас потомства нельзя объяснить никакими рациональными причинами, как, впрочем, и то, что всех мужчин, к которым ты за девять лет вдовства проявляла хоть какой-нибудь интерес, постигла, мягко говоря, незавидная участь.