– Папа тебя любит.

Он повернулся к спящей жене и поцеловал ее волосы. Быстро оглядел обстановку, остановив взгляд на большой репродукции картины Генри Холидея, изображавшей Данте и Беатриче, на стене напротив кровати. Снова всмотрелся в лицо Беатриче, отметив поразительное сходство своего кареглазого ангела с возлюбленной поэта.

Он перевел взгляд на большие черно-белые фотографии его самого и Джулии: их он делал с самого начала, как только они стали жить вместе. Были, конечно, и другие. У него в кабинете висели целые серии снимков, где было видно, как красиво менялось тело Джулианны на всех этапах беременности. И сотня цифровых фотографий Клэр, снятых в больнице и сохраненных на компьютере.

Но сейчас он с нежностью глядел на старую фотографию, где Джулианна грациозно изогнула шею, а его руки гладят ее длинные каштановые волосы. И на фотографию Джулии на краю ванны: изящная спина и чуть видна сбоку одна грудь.

В нем возникло желание. Желание соединения тел – то, что было невозможно в последние недели. Любовь научила его терпению, и он не будет таким эгоистом, чтобы сейчас давить на нее своими потребностями. Но профессор Эмерсон не был терпеливым человеком. И естественной склонности к целибату в его характере тоже не имелось. Чем больше думал он о жене, чем больше смотрел на ее роскошное и красивое тело, тем сильнее росло желание.

Габриель потер глаза.

Еще пара дней. До Джулии у меня бывали месяцы целомудрия, и я был женат. Еще пару дней как-нибудь переживу.

Застонав, он прошел к своей стороне кровати возле окна. Он привык спать голым, но это теперь стало недопустимым. Нахмурившись, как угнетенный, он стащил с себя футболку и отбросил ее, оставшись в одних пижамных штанах. И натянул одеяло снова.

Тут же подпрыгнул, чертыхнувшись.

Прямо у него на подушке лежал здоровенный пластиковый фламинго. Птица на него смотрела в упор с безумной ухмылкой.

Габриель выругался.

На другой стороне кровати захихикали.

Включив лампу, Габриель хмуро уставился на жену:

– Et tu, Brute?[4]

– А что такое?

Джулия перевернулась к нему лицом, изображая, будто только что проснулась. Но серьезного лица не удержала.

Габриель скривился, взял газонную игрушку двумя пальцами и стал с отвращением рассматривать.

– Да ладно, брось! – рассмеялась Джулия. – Это же весело.

Он наморщил нос, поставил фламинго на пол. И отпихнул в сторону ногой.

– Надеюсь, ты его хоть обтерла, когда из земли вытащила.

– Уж и не помню. – Она подмигнула.

Он ощупал наволочку сверху вниз.

– Надо постельное белье сменить.

Она вновь улеглась.

– Поздно. Клянусь, я его вымыла перед тем, как положить тебе на подушку.

Габриель посмотрел на нее с сомнением. Она похлопала ладонью по простыне с его стороны.

– Смотри, все чисто и хорошо. Ложись спать, день был трудным.

Он посмотрел в ее усталое, но ожидающее лицо и поднял глаза к небу. Покачал головой.

– Ладно. Но утром я постель сменю. И все продезинфицирую.

Габриель что-то вынул из ящика ночного столика и спрятал в ладони. Не выключая свет, залез под одеяло.

– Наверняка это Рейчел тебя подговорила.

– Нет, – зевнула Джулия, – сама додумалась.

Он привлек ее к себе и поцеловал в висок.

– Люблю слышать твой смех, – сознался он. – И видеть улыбку.

Джулия прижалась к нему.

– Прости, что я плакала. Просто усталая была и потерянная.

– Я за тебя беспокоился.

– Все у меня нормально.

– У тебя нет причин быть усталой и потерянной. Потому что у тебя есть я.

Она положила голову на его обнаженное плечо.

– Это хорошо, потому что ты мне нужен. И Клэр ты тоже нужен.

Габриель зарылся лицом в ее волосы.