Даниэла, мать ее, Покровская.

Она это подстроила?

10. Глава десятая

ДАНА

Мне снится чудной сон. Будто я пластиковая разукрашенная марионетка, а мой отец-кукловод меняет декорации, на фоне которых я отыгрывала свои спектакли, и сажает внутрь деревянной расписной куклы с изображением зловещего лица. Затем эту куклу помещает в подобную, но побольше. Многослойная матрешка кошмаров не прекращается до тех пор, пока я не просыпаюсь с ясным ощущением удушливой паники. С меня градом льет пот, а сердце тяжело и часто бухает в груди.

Я шарю рукам с легким тремором в пальцах в поисках телефона, чтобы узнать время. Под подушкой его не нахожу, но мне становится совершенно очевидно, что я проспала на работу. Снова. Несмотря на дурное сновидение, я чувствую себя выспавшейся, а это нехороший звоночек.

Соскакиваю с расправленного дивана-книжки и бреду на кухню. В кувшине не оказывается кипяченой воды, и мне приходится налить ее из-под крана. Только вот возникает еще одна проблема. Я дергаю ручку смесителя, но стакан не наполняется.

— Что за...

Настойчивые манипуляции с краном не венчаются успехом, и я бегу в ванную. Там тоже глухо.

Нет воды! Ни горячей, ни холодной.

Я стискиваю кулаки, чувствуя зарождающуюся в подбородке дрожь.

— Не смей реветь, — обращаюсь к себе, сцеживая звуки через стиснутые зубы. Запрокидываю голову, не позволяя скопившейся у внутренних уголков глаз влаге упасть на щеки.

Я же не плакса!

Я не впаду в истерику из-за того, что отключили воду.

Ни за что.

Я не...

Сажусь на край ванны и надавливаю пальцами на виски. Я не сталкивалась прежде с проблемой отсутствия воды! Такое вообще возможно?! Двадцать первый век на дворе! Москва, ты ли это?!

Я даю себе пару минуток на то, чтобы с помощью дыхательной гимнастики справиться с гневом и слезливостью. Вроде отпускает, и я плетусь из крошечной ванной к куче чемоданов, чтобы отрыть комплект нижнего белья. Я встречаю в этой квартире третье утро, но до сих пор не разобрала вещи. Не могла избавиться от тупой надежды, что вот-вот съеду отсюда.

Я больше не звоню отцу, и вообще удалила номер этого бессердечного садиста. Есть нижний предел унижений, и я его достигла, нарываясь на автоответчики. Даже парой фраз трусится со мной перекинуться после того, как всего лишил.

Мой телефон молчит, и эта тишина непривычна. Никто не звонит и не пишет. Директ напоминает кладбище былых и бурных переписок. С подружками, парнями... Куда-то запропастились даже турки с арабами, которых я блокировала с такой рьяностью, что натерла мозоль на большом пальце.

Я боюсь, правда боюсь, что выход на люди с грязной головой в скором времени войдет у меня в привычку. День без мытья превращается в катастрофу. Словно за ночь кто-то выливает бутыль растопленного масла и втирает в корни. Заканчивается и сухой шампунь... Тотальный *издец.

Я вновь пропускаю завтрак. Опаздываю конкретным образом. Погода не радует. Небо затянуто свинцовыми тучами и громыхает вдали. Я выхожу на балкон, чтобы перед уходом быстро выкурить сигаретку и ловлю себя на самой ничтожной из всех когда-либо посещавших мыслей: «Может, помыть голову под дождем?».

Чуть не тушу бычок об себя, чтобы немного привести в чувства, но слышу мелодию входящего вызова. Сердце екает, и я тороплюсь вернуться в комнату.

Вижу незнакомый номер и морщусь от неприятного ощущения во рту, но не от сигареты, а догадки, кто является инициатором звонка.

— Да? — отвечаю сухо и плетусь к зеркалу в прихожей.

— Где носит твою задницу, Покровская? — рычит Роман Бакланович, ой... Орланович. Хотя... — Сказать, который час?