кулинарные делишки, никакие встречи, никакие гулянки, никакие игры не должны выходить за рамки оговоренного времени. Это вам ясно?

Она сдержанно кивает, закусывая губу. Ни капли страха во взгляде. Другая бы уже торопилась просить прощения, а эта стоит, словно кол проглотила. Прямая спина. Плечи гордо расправлены. Грудь часто вздымается, выдавая её волнение, но я чётко осознаю, няню не беспокоит ни мой строгий голос, ни хмурость, ни боевой настрой. Что-то другое.

– Следующее… – продолжаю я, добавив в голос стали. Нужно сразу ограничить пределы допустимого, пока её доброта не нанесла непоправимый вред воспитанию малышки.

– Пока вы не начали, Олег Фёдорович, – бесцеремонно перебивает Анна. – Могу я оставить вас на несколько минут?

Что, как в школе? В туалет на контрольной приспичило? Проняло? Испугалась?

От этого сравнения уголки губ невольно ползут вверх, но она прекрасно остужает мой пыл.

– До того, как вы ознакомите меня с правилами поведения вашего ребёнка в вашем доме, позвольте мне для начала уложить Ксюшу спать. А то ведь наверняка плачет сейчас. Вы вообще представляете, как ей обидно? Она так скучала, все уши прожужжала, какой у неё хороший и добрый папочка! Так хотела вас дождаться. Мы и печенье это напекли, чтобы вам приятно было. А вы… – она качает головой, а в зелёных глазах плещется негодование и разочарование.

От неожиданности её слов я, признаться, так и застываю истуканом. Да язык словно прилипает к нёбу. Даже не сразу нахожусь, что сказать.

А не встретив сопротивления, зеленоглазая ведьма няня Аня лихо разворачивается на пятках и уходит с кухни, покачивая своим пышным бантом.

Из прострации меня вырывает голос Галины Андреевны:

– Олег Фёдорович, вы бы молочка с печеньем, а? Девочки так старались!

Мне кажется, или даже в голосе помощницы по хозяйству слышится упрёк? Чёрте что!

– Ладно, – устало вздыхаю вместо разборок. – Давайте своё молоко.

В мгновение ока женщина веселеет, ставит передо мной стакан, наливает из ковшика тёплого молока, добавляет ложечку мёда – так пьёт моя дочь – и придвигает ближе печенье.

С сомнением беру одно. Кривенькое, с разноцветными пятнами от потёкшей глазури, с дурацкими крендельками… Надкусываю и едва сдерживаю стон удовольствия. Это реально очень вкусно. Гораздо вкуснее, чем выглядит.

Песочная сдоба идеально мягко тает во рту, рассыпаясь на восхитительные крупицы. Привкус сладкий и солоноватый одновременно, за счёт шоколадных конфеток и кренделей.

Я съедаю несколько. Да что там съедаю! Проглатываю! Запиваю доброй порцией молока и благодарю Галину Андреевну, нашу добрую фею-крёстную. Без неё дом давно бы развалился, а я совсем бы пропал, разрываясь между Ксюшкой и работой.

Воспоминание о дочери навевают воспоминания и о её новой няне. Точнее, о её словах. И я иду в спальню к дочери.

Тихо заглядываю внутрь. Няня Аня лежит у стенки, а малышка горько плачет, уткнувшись в нянину грудь.

Я подхожу к кровати и ложусь с краю, с лёгкостью перекатывая плачущую кроху на себя.

– Прости меня, Ксюш, ладно? – шепчу, покрывая неуклюжими поцелуями влажное от слёз детское личико. – Папа очень устал от командировки и перелёта.

– И ты больше так не будешь? – спрашивает она, шмыгая носом.

– Не буду. – киваю с самым честным и серьёзным видом. – А ты будешь слушаться?

– Буду. Клятва на мизинчиках?

Ксюша протягивает мне согнутый крохотный пальчик, и я ничего не могу поделать. Взгляд притягивает к молодой женщине, лежащей за моей дочерью.

Это она научила Ксюшу? Наверное. Кто же ещё?

Мой взгляд пересекается с её, зелёным, и Анна вздрагивает, съезжая вниз по подушке.