Кексик позвонила мне в жуткой истерике, заплетающимся языком говорила, что никуда не поедет, и только я понял, в чем дело, тут же поехал домой к ублюдку.

Он довел мою девочку до истерики. Я его доведу до больницы. И не уверен, что мы будем квиты.

Стою тут под нарастающим снегопадом, пытаюсь думать не радикально, а так…позитивно. Например, что он будет пару лет наблюдаться у ортопеда и стоматолога, если я превышу силу. А не то, что я потеряю МС и свое будущее, если все выльется наружу.

Он не открывает мне ни с первого раза, ни со второго. А я терпеливо жму на кнопку звонка, пока за дверью явно происходит движ-париж. Ну ясно, уебок веселится как может, когда “скинул балласт”.

Я слышал его разговор с друзьями, потом детально поговорил с ним и о чудо, он решил расстаться с кексом после нашего разговора вчера. Замечательное решение, я считаю.

Но он сделал это хуево, раз она в истерике. И значит что? Значит заслужил в табло, снова. И так, чтобы , блять, на асфальте валялся и кровью сочился.

У меня этот плач в ушах стоять будет вечно, как и взгляд побитый. Мне даже видеть ее не надо, чтобы четко узреть реальность происходящего.

Пару раз стучу, когда кто-то проворачивает щеколду и отворяет дверь. Моментально просовываю ногу в проем и устремляюсьь вперёд. Передо мной стоит напуганная девчонка, наполовину раздета, помада смазана на губах и цепляет щеку.

Сразу ведь ясно, что тут происходило.

Вырываюсь в фонтан всеобщего веселья бурно и резко, мгновенно выхватывая при этом дрыгающуюся фигуру Феда, он же педрила гребенная, обыкновенная.

За три волосины перехватываю под всеобщий визг и тяну к выходу. Он же вопит как баба и пытается вырваться, царапаться о мои руки.

—ЧЕ ТЫ? ЧЕ КОНЧЕННЫЙ, ТЫ ЧЕ? ЧЕ Я СДЕЛАЛ.

—Как минимум, родился на мою голову и свою голову, — выталкиваю пьяную тушу на лестничную клетку. Он приземляется на руки и ноги одновременно, постанывая от боли.

—Че ты конченный? Ты сказал, я бросил! Хер ли ты творишь, дебила кусок?

Вопит так громко, что уши закладывает.

Вслед за нами выбегают все присутствующие в квартире, музыка стихает. А мне свидетели не нужны, потому, схватит за шкирку уебка, я тащу его вниз на улицу, чтобы умыть снегом вечно довольное выражение лица, которая надо бы раскрасить к чертовой матери.

—Ты не догоняешь происходящего, — шиплю, вытаскивая дебила на улицу. Он же цепляется за дверь и резко закрывает ее, отчего мне по лицу прилетает, сука! Звёзды перед глазами загораются яркие. Вот тварь.

—Зато ты догоняешь, да? Ты че творишь, ублюдок? — кричит, упираясь в меня руками, пока я, теряя равновесие от удара железной дверью, пытаюсь устоять на ногах.

Кровища хлещет, окрашивая подушку снега под ногами в алый. Пиздец. Сейчас только перелома не хватало под Новый год. Кто меня лечить будет на праздники? Пьяные врачи, которые себе водяру как капельницу вводят?

Фед замахивается, но я перехватываю удар и заламываю ему руку, отчего бедный и несчастный вопит еще громче, чем в подъезде.

Неприятно, да? Ссыкливое ты создание.

—Итак. Смотри, какой расклад. Я тебе сказал, чтобы ты с ней расстался красиво, так, чтобы не смел обидеть, чтобы она сама захотела от тебя уйти. Ты что сделал? Что, спрашиваю тебя, говна кусок, сделал?— перехватив его за шею, тяну вверх, а тот скулит и хныкает как баба.

—Отпусти меня. Отпусти. Я бросил твою шлюшку мелкую, как ты и просил.

Шоры застилают глаза, в руках концентрируется гнев, распаляющий каждую клеточку тела. Шлюшку. Он сказал? Я не оглох?

—Оо, я тебя отпущу, друг мой…сердечный.