— В Молдавии после их появления появилась куча проблем, — пробормотал Рудольф.

— Так у нас стакан двести миллилитров, а у них был по пятьдесят, — хохотнул Иван Петрович. — Я молодой был, работать начал. Нам линию поменяли на импортную: к черту полетело производство. Лопалось стекло, донышко отваливалось. А все почему?

— Не соблюдались технологии? — предположила я, на что Штерн кивнул.

— Именно, милая! Кто же так делает?

Наступило молчание, между которым мы зашуршали упаковкой пряников, моего бельгийского шоколада и стаканами. Сыр-косичку Штерн заботливо припрятал в холодильник чуть раньше, предварительно достав из коробки.

— Иван Петрович, — позвала я, затем покосилась на Рудольфа, — индивидуальное предпринимательство оформлено на вас? Это важно для составления договора.

— Люда приносила какие-то бумаги, водила меня в инспекцию и банк, — задумчиво протянул Штерн.

— Когда мы встретились на ярмарке, вроде бы все документы были при вас, — перебил меня Рудольф, и я вскинула брови.

— На ярмарке?

— Да, — кивнул Штерн рассеянно. — Иногда мы собираемся на выставках. Людочка говорит, это полезно для продаж и этой… рекламы, вот. Многие стеклодувы устраивают показательные выступления.

— Шоу, — поправил Рудик с ехидством. — А ты не знала? Прошло с пятнадцатого по шестнадцатое ноября.

— Знала, — мрачно изрекла я. — Просто занималась другими делами.

Мысленно послала тысячу проклятий в сторону заменившего меня сотрудника на время отпуска. И бывшего мужа, из-за которого этот отпуск пришлось брать. Проклятый бракоразводный процесс.

— Рудольфа восхитили мои работы, — «обрадовал» меня Иван Петрович. — Столько комплиментов я никогда не слышал.

— Угу, — кивнула я.

Если контракт не заключён, значит, никакие знакомства оленю не помогли. Ладно, ерунда. Конкурент не стена — подвинется.

Только я собралась с речью выступить на тему будущего сотрудничества, как внезапно ожил смартфон. Суровая мелодия вызвала у Рудольфа смешок, а у меня раздражение. На экране высветилось: «Мама».

— Прошу прощения, — схватив смартфон, я метнулась к выходу. Слова Ивана Петровича вслед утонули в зыбком песке из мыслей.

Мама знала о командировке и по пустякам меня никогда не отвлекала. Значит, дома случилась беда. От предположений закружилась голова, я чуть не врезалась в раздвижные двери, ведущие в квадратную гостиную.

Ворвавшись внутрь стеклянного царства, где со всех полок и поверхностей на меня смотрели различные цветные фигурки, я чуть не снесла пышную елку. Она отозвалась обиженным перезвоном шариков и гирлянд, но была мной проигнорирована. С колотящимся сердцем я дважды коснулась экрана. Через несколько секунд появилось обеспокоенное мамино лицо.

— Мам? — выдала я с дрожью и замерла подле присыпанной искусственным снегом зеленой красавицы.

Мишура пощекотала кожу и напомнила мне, почему я ненавижу ставить елки.

— Алена, — протянула мама трагичным тоном. — Тут такое дело…

— Что случилось?

У меня за две секунды перед глазами все возможные кошмары промелькнули. Мало ли, какие беды случаются с родителями! Вцепившись пальцами в корпус, я прорычала:

— Мама, говори! С папой беда? Или с тобой? Точно, ты же ходила к терапевту…

— Терапевт? — за материнской спиной мелькнули снежинки, расклеенные на окнах в зале. — Нет, нет, все хорошо.

— Да? — я в замешательстве застыла, затем подобралась. — А зачем звонишь? Я занята, работа, важная встречи.

— Ну такое дело… Понимаешь… Ты, главное, не кричи, — вздохнула мама.

— Погоди, — подозрительно протянула я и шумно засопела, — ты кредит взяла? Опять мошенники? Мам!