Несчастье можно принять при условии, что оно в один прекрасный день закончится. Важно ли, какого числа наступит этот день. Лишь бы он пришел. Ради этого можно набраться терпения и вынести все страдания. Но если у вас нет конкретного дня, если несчастья сыпятся одно за одним, это невыносимо. Это сводит с ума.

С полузакрытыми глазами она сказала себе: «А что, если я немного посплю? Если досплю сегодняшнюю ночь здесь? Как в те времена, когда я спала на ветвях высокого дуба, спасаясь от Рэя. Адриан будет искать меня, он будет ломать сучья, выкрикивая мое имя: «Стелла, Стелла!», он будет реветь, как медведь, и красный треугольник выступит от натуги между его бровями, а я буду делать вид, что сплю, чтобы он искал меня, еще звал меня по имени, чтобы желание и страх перемешались в его груди, чтобы он ломился через бурелом, через заросли колючего кустарника и, наконец, чтобы он появился и навис надо мной, а я буду лежать у его ног в ночной рубашке. Он опустится на колени, обнимет меня и поцелует, слегка укусит за губу, чтобы я взбрыкнула и отпрянула, и мы будем любить друг друга под высокими деревьями.

Я по-прежнему ужасно хочу этого человека. От желания просто живот сводит».

Она открыла глаза: судя по солнцу, десять часов.

Она не слышала больше голосов.

Видимо, ее мужчины пошли назад, на ферму.

«Он здесь, – подумала она. – Он здесь и ждет меня. Он поглядывает на часы и думает, куда же она могла деться, и ему тоже желание скручивает живот. Он не хочет этого показывать, он хочет оставаться с Томом, слушать его рассказы о том, как ему удается расколоть полено. Он поддакивает, кивает, говорит: “Это замечательно, сынок”, но глаза его следят за стрелками часов и коленка под столом нервно дергается в такт.

Он ждет меня.

Теперь его очередь подождать».

Она встала, выпрямилась, отряхнула листочки и иголки, пригладила ночную рубашку, застегнула парку и пошла по тропинке, ведущей из леса на ферму.

Она зайдет в стойло к ослам. Пусть еще подождет, беспокойно поглядывая на часы, постукивая мыском по земле. Желание – такая ускользающая материя, нужно поддерживать его всеми способами, в том числе и самыми сомнительными.

Зазвонил телефон, она ответила. В этот момент она заметила дятла, яростно барабанящего по дереву. Маленький красный хохолок воинственно трясся, он был похож на взбешенного панка. No future, выстукивал он своим клювом. Она тихонько стала подкрадываться к нему, при этом произнося в трубку «алло». По черным усам она определила, что дятел – самка. «Эй, muchacha, похоже, ты сердишься?» – прошептала она, подходя к птице совсем близко.

– Это Жозефина Кортес, – сказал голос в трубке. – Дочь Люсьена Плиссонье.

Сначала Стелла поняла только «Люсьен Плиссонье».

Она рухнула на поваленный ствол дерева.

– Я нашла записку на ветровом стекле машины…

Стелла тут же узнала голос женщины, которая читала лекции в университете. Такой приятный, негромкий, чистый голос. Из серии голосов, которые любят решать задачки и не любят врать и лукавить.

– В записке было сказано, что вы хотите поговорить со мной о Люсьене Плиссонье…

У Стеллы перехватило дыхание. Так трудно произнести нужные слова, не понятно, с чего начать и чем закончить, эта женщина будет потрясена тем, что узнает.

– Вы меня слышите? – спросила Жозефина. – Я туда попала?

– Да…

– А то я думала…

Стелла взяла себя в руки и произнесла:

– Может быть, лучше будет, если мы увидимся с глазу на глаз. Довольно трудно говорить о таком по телефону…

– Может, вы хотя бы намекнете мне, о чем мы будем говорить? Вы говорите от имени своего отца?