Разговор заворачивал на второй круг, так и не прояснив ситуацию.

— Подожди, Василий… Не говори лишнего, просто ответь на вопрос. Что плохого в том, чтобы искупаться перед сном? Я же никакого обета не давал…

— Ночью?!

Тон, которым было произнесено это единственное слово, пояснил если не все, то многое. Вот, оказывается, в чем проблема. Причина настороженности запорожца не во мне, а в том, что ночное купание под запретом. Неважно почему, но табу, настолько сильное, что казак, которому я дважды спас жизнь, готов был меня… Нет, лучше не думать о том, что Василий действительно мог сделать, если бы молитва не помогла, — а принять покаянный вид и пробормотать самым невинным тоном:

— Я же не собирался нырять. Только поплескался бы у берега и все… Никто бы и не узнал.

— Ой, беда, беда… — Полупуд привычно достал трубку, но табаком набивать не стал, просто повертел в пальцах и сунул обратно. — За каждым шагом не уследишь… А объяснять все подряд, да еще такое, что известно любому мальцу, отпустившему мамкин подол, тоже невозможно... Скажи, Петрусь, неужели ты ничего о речной нежити не знаешь? Водяном, болотном… русалках?..

Сказать, что слышал, но запамятовал — явная натяжка. Сказать, что не слышал — может голос выдать. Пришлось неопределенно пожать плечами. Пусть Василий сам истолковывает, как захочет.

— Значит, все еще хуже, чем я думал… Ладно, парень, сегодня уже не до разговоров — устал так, что язык едва ворочается. А как пристроим баб, да отправимся на Запорожье, вот тогда, в дороге, обо всем и переговорим. В том числе и о нежити. А сейчас, просто поверь мне на слово — нет большей глупости, чем ночью купаться. Тем более, одному в неизвестном водоеме. Я не утверждаю, что место тут нечистое, а русалок и кикимор — не протолкнуться, но что ни один поп никогда здесь молебен не служил и крест в воду не окунал, убежден…

Василий, смачно зевнул, перекрестил рот и продолжил с едва уловимой насмешливостью в голосе.

— А если к будущему пану атаману без вечерней купели сон не идет, то пойди, смени Охрима. Ему все же давно за полвека перевалило. Крепок еще дуб, но года свое берут. В общем, покараульте вместе с Тарасом до рассвета. А как забрезжит — баб не буди, пусть спят… только меня поднимешь. Поищу переправу. Давненько я здесь не бывал… Что-то примет не вижу. Ну, ничего. Не страшно. С Божьей помощью, солнце поможет следы распутать...

С этими словами запорожец растянулся на земле, даже не сходя с места, но не захрапел, а изрек вдогонку:

— И не горюй, что не умылся, Петрусь. Меньше комары заедать будут…

Ободренный такой «приятной» перспективой, я вернулся к обозу. Освобожденные из татарского плена невольницы никогда не казаковали, да и с чумаками не хаживали, так что на ночевку возы в круг не заводили, а просто сгрудились в одну кучу, чтобы поближе друг к дружке, — да так и спали вповалку.

Охрим с Тарасом отошли чуть назад, чтобы видеть весь табор разом, и чтобы шум, создаваемый даже спящими людьми и животными, не мешал слушать степь. Ночью дозорному и самое лучшее мало поможет, а вот звуки, особенно над водой и перед рассветом, далеко разносятся. И если умеешь слушать — степь все тебе расскажет и обо всем предупредит.

Завидев меня, дозорные поднялись навстречу. Неторопливо, с чувством собственного достоинства, но и не проигнорировали, проявили уважение.

Я еще вчера заметил, что спутники меня не то чтобы сторонятся, но посматривают как-то искоса. Со слов Полупуда, они знали, кому обязаны освобождением — поэтому глядели по-доброму, с благодарностью. Но не как на равного себе, а чуточку насторожено. Словно я был, ммм… аспирантом, ненароком заглянувшим на студенческую вечеринку.