Шельма склонился поближе. Под уцелевшими ногтями что-то было. Нечто восковое, похожее на жир. Как этот воск туда попал, Шельма даже предположить не мог, но, может, его новая работа как раз и заключалась в том, чтобы это выяснить? Шельма опытным жестом вытащил из кармана конверт, соскреб туда массу из-под ногтей, запечатал конверт и поставил номер.

После чего достал из ящика иконограф и приготовился зарисовать труп.

Но пока он возился с иконографом, что-то привлекло его внимание.

Один глаз отца Трубчека, открытый Ваймсом, по-прежнему таращился в пустоту.

Шельма пригляделся. Сначала он решил, что ему померещилось. Впрочем…

Разум может выкидывать всякие шуточки. Надо убедиться наверняка.

Он открыл маленькую дверку иконографа и обратился к сидящему внутри бесенку:

– Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней?

Бесенок взглянул на него сквозь увеличивающие линзы.

– Только глаз? – пропищал он.

– Да. Как можно большего размера.

– Ты что, хозяин, спятил?

– И заткнись, – велел Шельма.

Установив ящик на столе, он присел рядом. Из иконографа слышались тихие «ших-ших» от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и из щели вылез еще слегка сыроватый рисунок.

Шельма взял его. Потом постучал в ящичек. Люк открылся.

– Да?

– Еще крупнее. Большой, на весь лист. Фактически… – Шельма скосил взгляд на рисунок в руках. – Нарисуй только зрачок. Круг в середине глаза.

– На весь лист? Не, ты точно чокнулся.

Шельма пододвинул ящичек поближе к трупу. Послышались щелчки от рычагов, пока бесенок настраивал линзы, затем несколько секунд усердной работы кистью, и…

Вылез еще один сырой рисунок, на котором красовался большой черный диск.

Ну… в основном черный.

Шельма вгляделся. Какие-то очертания, неясные очертания…

Он опять постучался в дверцу ящичка.

– Да, господин Тронутый Гном? – отозвался бесенок.

– А теперь самый центр зрачка, как можно крупнее. Спасибо.

Линзы снова зажужжали.

Шельма нетерпеливо ждал. Из соседней комнаты доносилась размеренная поступь Детрита.

Бумага вылезла в третий раз, и люк открылся.

– Все, кранты, – возвестил бесенок. – У меня кончилась черная краска.

Лист в самом деле был весь черным… за исключением крошечной области.

Вдруг дверь, ведущая на лестницу, с грохотом распахнулась, и в комнату под давлением небольшой толпы влетел констебль Посети. Шельма с виноватым видом сунул листы в карман.

– Это уму непостижимо! – воскликнул какой-то человечек с длинной черной бородой. – Мы требуем, чтобы нас впустили! Кто ты такой, юноша?

– Я Ше… Капрал Задранец, – представился Шельма. – У меня даже есть значок…

– Хорошо, капрал, – кивнул человек, – а меня зовут Венджел Реддли, я представляю интересы общины и требую, чтобы вы передали нам тело несчастного отца Трубчека сию же минуту!

Сзади себя Шельма почувствовал какое-то движение, и на лицах стоящих перед ним людей внезапно проявился легкий испуг. Он обернулся и увидел в дверном проеме Детрита.

– Все нормально? – осведомился тролль.

Денежные фонды Городской Стражи (то растущие, то падающие до нуля) наконец позволили Детриту приобрести себе более-менее подходящий нагрудник вместо куска слоновьей брони, которым он раньше пользовался. Как правило, на форменных нагрудниках изображались рельефные мускулы, должные имитировать силу и мощь. Детриту это не понадобилось, его мускулы и так не умещались в нагрудник.

– Проблемы? – уточнил он.

Толпа подалась назад.

– Совсем нет, офицер, – откликнулся господин Реддли. – Просто вы, э-э, так неожиданно возникли, мы думали…

– Это правильно, – согласился Детрит. – Возникать я люблю. И не люблю тех, кто возникает. Значит, нет проблем?