На второй день с самого утра я поняла, что первая смерть моя уже совсем близко. Болела у меня буквально каждая клеточка тела, каждая мышца и каждая связка. При мысли о том, что снова придется копать, начинало подташнивать. Что творилось с моими ладонями, не хочу даже говорить. Поэтому вид совершенно свежего и бодрого Константина, который уже заканчивал завтракать вчерашней кашей, вызвал у меня острый приступ ненависти.

— Вчера немного размялись, сегодня уже надо будет хорошо поработать, — разглагольствовал Константин, пока мы все, постанывая (даже Максу, кажется, было не очень хорошо) жевали свой завтрак. У меня потихоньку наливались кровью глаза. Все мы обменивались мрачными взглядами. Лешка выглядел просто очень несчастным. Лариса непрерывно кривилась. Очевидно, походная каша на завтрак не была пределом ее мечтаний. А может, она и впрямь неважно себя чувствовала после вчерашнего ожога. Во всяком случае, сегодня на ней была тоненькая рубашка с длинным рукавом и полотняные брюки.

— ...И рекомендую вам все-таки надевать перчатки!

...И в этот день мы также ничего существенного не нашли. А вот на третий день раскопок мне снова повезло. И на сей раз — по-настоящему. Лопата вдруг наткнулась на камень, под которым, судя по звуку, были какие-то пустоты.

Поняв, что внизу что-то есть, я не стала никого звать, только активнее заработала лопатой, расшвыривая комья земли. Лешка, взглянув на меня, догадался обо всем, подскочил и принялся мне помогать.

— Прекратите немедленно! — Константин, каким-то нюхом почуявший, что что-то происходит, в мгновение ока оказался рядом. — Варвары малолетние! Живо убрали лопаты! Вам совочки на что?!

Я едва не ляпнула, что сам он малолетний. Ну что, назвался груздем, как говорится... При поступлении в универ я подавала документы, свидетельствовавшие о том, что мне 19 лет. Приходится соответствовать. Впрочем, наш руководитель практики вообще-то и сам не так уж далеко ушел от этого возраста, если уж честно. И вообще!

В общем, на сей раз мне в самом деле крупно повезло: я нашла скелет. Не просто скелет, конечно, а захоронение. Судя по бесчисленным побрякушкам и оружию — захоронение воина. При нем оказались меч и кинжал в кожаных ножнах, а также кожаные же доспехи. И на всем этом богатстве были вырезаны какие-то знаки и надписи, которые предстояло еще расшифровать.

Сказать, что у Константина горели глаза — ничего не сказать. С момента обнаружения жмурика он, казалось, попросту перестал нас замечать, полностью погрузившись в свое занятие — он бережно и осторожно очищал от земли кисточкой каждый из предметов, находившихся в захоронении. Все мы в итоге побросали лопаты и просто сгрудились вокруг, наблюдая за работой руководителя. А тот — вот диво! — даже не пытался заставить нас снова работать.

А я между тем размышляла о незавидной судьбе давно покойного воина. Назовем его, скажем, Гошей. Ну почему бы и нет. Вот жил себе, допустим, Гоша такой себе много веков назад, никого не трогал. Ну или наоборот, очень даже трогал и завоевывал. Не суть. Наверняка его уважали. Пожил свое, погиб в бою или от старости, упокоился под курганом. Похоронили Гошу с почестями, оружие положили, трофеи какие-нибудь, все как следует. Лежал он себе столетиями под землей, как полагается уважающему себя мертвецу. И тут приходим мы с лопатами и совочками и давай выковыривать Гошу из земли, отнимать у него законные трофеи, изучать и исследовать. Нехорошо как-то, в общем, с Гошей получается. Непочтительно.

А назавтра Константин и вовсе объявил ближайшие два дня для нас выходными, распорядившись только позаполнять свои дневники практики. Сам он почти не выходил из рабочей палатки, где разбирал сделанные находки и перерисовывал надписи.