…После рассказа Ленки мне трудно разговаривать с этим человеком. Поэтому я стараюсь быть предельно вежливым.

– Вы уверены, что до двенадцати вернулись домой?

– Ну, знаете ли! – возмущается Жарков. – Уж не подозреваете ли вы меня?

– Мы работаем, – как можно более спокойно отвечаю я. – Нам приходится беседовать не только с вами. Каждый точный ответ – это помощь в нашей работе.

– Хорошо, – соглашается Жарков. – Я говорю «до двенадцати», потому что, когда приехал, включил приемник, а потом услышал, как объявили время.

– У вас какой приемник?

Жарков смеется, показывая два ряда безупречных зубов. «Ну и вопросы задает мальчишка из угрозыска!» – читаю я в его прищуренных глазах. Он очень самоуверен.

– «Сакта». Радиола. Это важно?

– Важно. Еще один вопрос. Как долго вы слушали радиолу «Сакта» после двенадцати?

– Ну, часа полтора.

Удивительная выдержка у чемпиона. Кажется, права физиономистика, уверяя, что тяжелые подбородки свидетельствуют о незаурядной воле. Таким подбородком, как у чемпиона, орехи только колоть.

– Прочитайте ваши показания и подпишите.

Жарков внимательно читает. Ставит лихую закорючку.

– У вас неплохой слог. Все?

– Нет. Хотелось бы знать, как вы пользовались сетевым приемником, если с одиннадцати тридцати до четырех, в ночь с восьмого на девятое августа, у вас был выключен свет?

Улыбка сходит с лица Жаркова. Ошибку уже не исправить.

– На пушку берете?

– Весь квартал был отключен, на электростанции устраняли аварию. Вспомните, где вы находились той ночью?

Он выплевывает намокшую сигарету.

– Хорошо: я не был дома. Но отвечать не собираюсь. Если считаете, что я виноват в чем-то, докажите. Я не обязан обосновывать собственную невиновность. Правильно я понимаю закон?

– Вы правильно понимаете закон. Жаль только, что не хотите помочь нам. Не знаю, как это расценить!

– Как хотите. Вам я не отвечу.

Жарков с ударением произносит «вам». К нему возвращается самоуверенность. Во мне медленно колючим клубком растет раздражение. Провожу кончиком языка по нёбу. Говорят, успокаивает.

– Очень жаль, – повторяю я.

…Пожалуй, не стоит продолжать. Пусть Жарков успокоится, а мы посмотрим, как он будет вести себя дальше.

Звонит телефон.

– Павел Иванович? Комаровский беспокоит. Я из ГАИ. Приходите. Обнаружили кое-что любопытное.

…В сумрачной комнатушке, увешанной схемами, Комаровский вместе с начальником ГАИ, угрюмым молодым человеком, колдует над картой, словно над шахматной доской.

– Посмотрите, какая получается картина!

Красные кружочки лежат на карте, как конфетти.

– Нам пришлось поднять человек тридцать дружинников, ну и все ГАИ, разумеется. Опросили жителей этого участка, – капитан обводит ладонью добрую половину города. – Некоторые действительно слышали ночью шум мотоциклетного мотора. Я отметил места.

Кружочки расположены на карте довольно беспорядочно, но все-таки проследить путь ночного гонщика можно. Правда, возле дома Осеева, в радиусе полукилометра, кружочков нет: очевидно, владелец мотоцикла, если это был преступник, обладал достаточной осмотрительностью и оставил машину подальше от дома. К нему он пробирался скрытно.

– Видите, кружочки выводят нас на Ямщицкую улицу. А Ямщицкая переходит в Полунинский тракт, – замечает Комаровский. – Помните рассказ Сащенко?

– Но наш ли мотоциклист выезжал на тракт?

– Наш! Один человек даже видел этого гонщика. Дворник, проживающий в доме сорок шесть по Ямщицкой, заметил мотоциклиста, мчавшегося к тракту.

– А когда это было?

– Тут нам повезло. Дворник говорит: «Сразу же после того, как на стройке раздался взрыв. Еще земля не успела успокоиться». Я звонил взрывникам на стройку, узнал время: ноль часов тридцать минут. Через двадцать минут после убийства. Как видите, совпадает… Скорость мотоциклиста, заявляет дворник, была очень большой. Кепка с козырьком, прикрывавшим лицо, темный плащ, перчатки. Показания Сащенко подтверждаются!