Она была даже прекраснее, чем ночь в горах, и столь же таинственна в своем молчании, как глубокие, пустынные северные долины, по которым они мчались. Несмотря на всю ее хрупкость, присутствие этой женщины было весьма ощутимо. Она занимала совсем немного места, однако, казалось, господствовала в машине и подавляла Пола. Глаза ее, такие огромные, темные, были закрыты, но все же у него было ощущение, что она смотрит на него. Лицо ее – слишком прекрасное для обложки «Вог» (его фотомодели рядом с ней выглядели кобылами) – было спокойно. Ее полные губы слегка шевелились – она тихонько подпевала музыке; и в этом слабом знаке одушевления, в этом колебании ее губ было гораздо больше чувственности, чем в вожделеющем взгляде Элизабет Тейлор. Когда она касалась его, ее темные волосы закрывали его плечо, а ее дыхание – чистое и ароматное – доносилось до него.

В Бексфорде он припарковался напротив бара.

Она выключила радио и быстро поцеловала его сестринским поцелуем.

– Ты очень милый.

– А что я сделал?

– Мне не хотелось говорить, и ты не приставал с разговорами.

– Это не стоило больших трудов, – возразил он. – Ты и я… молчание связывает нас больше, чем слова. Ты не заметила?

Она улыбнулась:

– Заметила.

– Но, может быть, ты не придаешь этому особого значения. Не такое большое, как могла бы.

– Для меня это многое значит, – возразила она.

– Дженни, то, что происходит между нами…

Она закрыла рукой его губы.

– Мне бы не хотелось, чтобы наша беседа принимала такой серьезный оборот, – сказала она.

– Но я полагал, что нам следует поговорить серьезно. Мы откладывали это слишком долго.

– Нет, – отказалась она. – Я не хочу говорить о нас, не хочу серьезно. А раз ты такой милый, то сделаешь так, как я хочу. – Она снова поцеловала его, открыла дверцу и вышла из машины.

…Кабачок оказался теплым и уютным. Вдоль левой стены тянулась простая стойка бара, в центре зальчика стояло пятнадцать столиков, а справа расположился ряд кабинок, стены которых были обиты темно-красной кожей. Полки над баром были освещены мягкими голубыми лампами. На каждом столике стоял высокий подсвечник под красным стеклянным абажуром, и над каждой отдельной кабинкой висели лампы из цветного стекла в стиле Тиффани. Из музыкального ящика неслась задушевная мелодия баллады Чарли Рича. Бармен, коренастый мужчина со свисающими, как у моржа, усами, обменивался бесконечными шуточками с посетителями. Он был вылитый В. С. Фильдс[2], хотя не только не подражал ему, но даже не сознавал сходства. В баре сидели четверо мужчин, пять-шесть парочек – за столиками и еще несколько в кабинках. Последняя кабинка была открыта, и Дженни с Полом вошли в нее.

Когда они сделали заказ и бойкая рыжеволосая девица принесла виски для него и сухой мартини с водкой для нее, Пол спросил:

– Почему бы тебе не провести несколько дней в нашем лагере наверху? У нас есть лишний спальник.

– Это было бы здорово, – согласилась она.

– Когда?

– Может быть, на следующей неделе.

– Я скажу об этом детям. Если ты будешь знать, что они тебя ждут, то не сможешь пойти на попятную.

Она засмеялась:

– Эти двое кое-что значат.

– Вот уж правда.

– А знаешь, что сказала мне Рай, когда помогала варить кофе после ужина? – Дженни сделала глоток. – Она спросила, не потому ли я развелась со своим мужем, что он был плохим любовником?

– Ох, нет, не может быть! Не могла она такое сказать.

– Ох, да, именно так и спросила.

– Я знаю, что девчушке только одиннадцать лет. Но иногда мне кажется…

– Реинкарнация? – спросила Дженни.

– Возможно. Ей только одиннадцать лет в