Подводит итог Главная, отметив, что благодарит всех за участие, и если собравшиеся посчитают полезным такие семинары впредь – коллектив больницы будет рад и в дальнейшем вести эту работу.

Отвечаем ей аплодисментами.

Далее оказывается, что запланирован небольшой фуршет. То есть семинар плавно перетекает в симпозиум – в старом, римском понимании этого слова. То, что у греков было веселым пиршеством с плесканием вином в цель, суровые римляне ввели в рамки, да еще и серьезно разбавив деловыми беседами. Сочетав практично полезное с приятным.

Когда выкатываемся в холл, где уже расставлены столы с бутербродами, пирожками, пакетами с соком и даже бутылками с сухими и полусухими винами, вижу дурацкую сценку: какая-то маломощная писюлька в наброшенном на плечи халате, то есть из приглашенных, звонко начинает отчитывать Николаича за то, что наша группа бросила без оказания помощи девушку. Дурочка явно работает на публику и страшно гордится своей принципиальностью и добродетельностью. Вероятно, она полагает, что Николаич стушуется, затрепещет губами, задрожит подбородком и всяко-разно покажет свое раскаивание и ничтожество.

Ага, щщщаааззз…

Замечаю, что публика отвлекалась от разговоров и с интересом наблюдает за этим броском молодой Моськи. Из-за того, что речь зашла о не спасенной девушке (хотя ребенок звучал бы еще звонче и обличительнее), публика определенно заинтересовалась.

– И о какой девушке вы толкуете? – невозмутимо спрашивает Старшой.

– Вы сами отлично знаете о своем отвратительном поступке, – наставительно заявляет девица.

– Не припоминаю, чтоб мы кого-то сегодня бросили без помощи.

– А девушка, которая убегала от морфов, – вы отлично это видели и должны были ее спасти. Если вы хоть немного мужчины и претендуете на то, чтобы называться людьми!

Братец довольно громко заявляет, выслушав эту звенящую негодованием тираду:

– Точно! Эта пигалица – журналистка! Статейку готовит.

Пигалица бросает на братца пламенный взгляд, но зря старается: может, кого другого такой взгляд испепелил бы, но на братце даже щетина не задымилась.

– В такое тяжелое, но судьбоносное время мы, люди, должны оставаться людьми! А вы бросили девушку-беженку погибать! Мне рассказали, как она у вас на виду спасалась из автосервиса «Нисан»!

– Получается так, барышня, – начинает Николаич, – что меня много кто поучал в жизни. С удивительным, к слову, апломбом. Как вы сейчас.

Потом, как на грех, оказывалось, что те, кто с пеной у рта поучал меня патриотизму и любви к Родине – стали в одночасье предателями, готовыми даже не за грин-карту, а за грины продать эту Родину в любом виде.

Те, кто взахлеб поучали любви к партии – потом громко гордились тем, какими плохими коммунистами они всегда были и как ловко они вредили, где можно и нельзя.

Те, кто поучали меня героизму – оказались трусами, и выяснялось, что все их заслуги и награды – наглое мошенничество и ложь.

Те, кто нагло поучал меня интернационализму – в момент оказались ярыми нацистами, страстно ненавидевшими на протяжении столетий омерзительных русских оккупантов.

И наоборот – те, кто не лез ко мне с поучениями, оказывались и патриотами, и героями. Как тихая соседка по квартире оказалась медсестрой с орденом Красного Знамени за спасение С ОРУЖИЕМ нескольких десятков наших раненых…

С поля БОЯ, что характерно.

Поэтому не надо меня поучать. Чем громче поучения – тем меньше я верю поучающему.

– Это он дал ей фитиля под копчик! – одобрительно замечает братец.

– Но вы не ответили про девушку! – еще топорщится писюлька.