Надо просто привыкнуть к нему – настоящему, говорила она себе. И, кажется, начало получаться. Причем немаловажную роль в этом сыграл секс.

Случилось все на третьем свидании, у нее дома. Ходили в кино, зашли… ну разумеется, выпить кофе. Особыми комплексами в этом плане Маська не страдала, но все же сначала чувствовала себя скованно. Однако Володьке удалось ее расшевелить. Конечно, она понимала, что мужчина, которого на данный момент любишь, всегда в плане интима на корпус обойдет предшественников, хотя бы уже с точки зрения эмоций. Но Володька и объективно оказался хорошим любовником: умелым и внимательным, не только берущим, но и дающим, что Маська оценила в полной мере. Не будь этого, вряд ли бы что-то у них вообще сложилось.

Ей нужен был кто-то, кто сказал бы: Мась, все путем. Просто твои чувства уже перешагнули ту стадию, на которой ты впала бы от предложения в эйфорию. Лучше вот так – спокойно, разумно. По-взрослому.

Но сказать было некому. Бабушка Варвара второй год жила в специализированном пансионате для страдающих болезнью Альцгеймера. Когда Маська приезжала навестить, та или не узнавала ее, или принимала за дочь Веронику. С подругами тоже было сложно. Аня сказала бы, что кто-то мается дурью, а Машка, знакомая с Володькой по музыкальному училищу, его недолюбливала.

- А почему ты мне раньше не говорила? – удивилась Маська, когда узнала об этом.

- Да я понятия не имела, что это тот самый Володька Комаров, - пожала плечами Машка. – Мало ли Комаровых. Я на курс старше училась. Ну что ты, он там был прям звязда, а уж пальцы гнул... Тогда папу его еще не турнули с теплого места.

С Машкой Мышутиной Маська работала в музыкальной школе, та вела фортепианный класс. Разница в возрасте у них была всего два года, и они легко подружились. Хотя ничего особого негативного Машка про Володьку сказать не могла, все равно обсуждать с ней свои тонкие настройки не хотелось.

***

На репетиции Маська собиралась подтянуть слабые места в новом репертуаре и стряхнуть пыль с того, что давно не пели. На последнем выступлении ей не понравилось, как звучала новинка. Пока разучивали, вроде, все получалось неплохо, а вынесли на люди – и не пошло. Конечно, в зале вряд ли заметили, но она-то слышала: что-то не то, не ложится на голоса.

Их яркой особенностью было то, что голоса по тембрам подобрались идеально. Сначала, когда они только ушли от Макара, это был вполне так камерный хор – двадцать пять человек. Шестеро – даже не хоровой ансамбль. По всем писаным и неписаным правилам не должно быть в хоровой партии меньше трех человек. Так и на афишах писали: вокальный секстет, хотя они все равно называли себя по привычке хором. Как Алла говорила, в церкви даже если два человека поют, все равно хор. Точнее, лик – ангельский.

Так вот, когда в результате естественного и неестественного отбора негритят осталось всего шестеро, оказалось, что голоса у них монтируются так, словно специально подбирали. И сливаются без малейшей зазубринки, при этом каждый за счет слияния играет, как бриллиант. Даже Маськин – хоть и три октавы, но бледноватый, прозрачный какой-то, что называется, без мяса. Поэтому и не любила она петь соло, не звучало. А так снизу подкрашивали басы, сверху придавали блеска девочки и тенор. И стал ее второй альт, голос в хоре технический, невыигрышный, таким же украшением, как и остальные.

Ездить на репетиции приходилось через весь город. Жила Маська на юге, а арендовали для них помещение в одном из зданий Политеха – на севере. Кто-то в метро в соцсети втыкает или книги читает, а она – ноты. Даже записи слушать не надо, все само в голове поет и играет.