КРАД обожала устраивать грандиозные спектакли. Но иногда «закрытые двери» служили наилучшим средством привлечь внимание прессы к вовсе не знаменитому свидетелю. Ведь любой репортер просто умрет от любопытства, если перед его носом захлопнут дверь. Но я в данном случае оказался среди счастливчиков, допущенных на заседание.

Почему?

Да, вопросик на засыпку. Я отнюдь не ходил в любимцах Комиссии. И вообще не в моем обычае выть в унисон с волчьей стаей. А два-три раза я так прямо и написал, что методы КРАД только позорят нашу страну. И все-таки удостоился картонного билетика, сделавшего меня persona grata на 147-м слушании. Вот я и угнездился за столом прессы, вперившись в потрясающую незнакомку. Засел так прочно, что вся Советская армия меня бы оттуда не вышибла.

Вуд пошелестел лежавшими перед ним бумагами. Он-то был плохой актер. Стараясь принять суровый вид, лишь выпячивал свой двойной подбородок.

– Мисс Эпрон, вынужден вам напомнить ряд правил. Если вы будете уклоняться от ответов, вас отправят в тюрьму за оскорбление Конгресса. И еще запомните, что на данных слушаниях вы будете иметь только те права, которые вам предоставит Комиссия. Вы меня поняли, мисс Эпрон?

– Кажется.

– Отвечайте да или нет.

– Да.

– Встаньте, пожалуйста… Поднимите правую руку и поклянитесь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

– Клянусь.

– Не так. Повторяйте за мной: «Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды».

– Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

– Можете сесть… Господин Кон, теперь ваша очередь.

Вот и завертелось. Вуд развалился в кресле, а прокурор Кон, отложив свое вечное перо на стопку бумаг, ринулся в бой.

Забавный тип был этот Кон. Двадцать три года, внешность то ли записного остряка, то ли карающего ангела. Всегда тщательно одетый, он предпочитал костюмы-тройки от Логана Бельроза и серые шелковые галстуки. Его плотоядный рот и ямочка на подбородке создавали впечатление, что Кон всегда чуть усмехается. Благодаря безупречному пробору и прилизанным волосам на манер Кларка Гейбла, он казался более уместным на каком-нибудь дансинге, чем в прокурорском кресле. И все же он был тем, кем он был. Если Кон внешне походил на ангела, это был, разумеется, ангел-мститель.

Совсем юный, он успел уже заработать громкую репутацию. За два с половиной года Кон провел сотню допросов относительно «антиамериканской деятельности», и хватало пальцев одной руки, чтобы сосчитать отмывшихся. Можно было только удивляться его азарту в охоте на этих бедолаг, но Кон казался воистину ненасытным.

Поднявшись с кресла, он сразу взял быка за рога:

– Мария Эпрон, вы коммунистка?..

– Нет.

– Значит, вы не являетесь членом Коммунистической партии США?

– Нет, конечно, нет.

– И никогда не были?

– Нет.

– Может быть, какой-нибудь другой коммунистической партии?

– Не понимаю, о чем вы.

– Не являетесь ли вы членом КПСС?

– Нет. Как бы мне это удалось?

– Вы поклялись говорить правду, мисс Эпрон. Я повторяю вопрос: являетесь ли вы членом КПСС?

– Нет, и никогда не была.

Ее голос изменился. Взгляд Кона тоже. Между ними происходило нечто, нам непонятное. В вопросе прокурора таился подвох, и она это почувствовала.

– Вы советский агент, мисс Эпрон?

– Нет, я всего лишь актриса.

– Когда вы приехали в Соединенные Штаты, мисс Эпрон?

– Я уже все сказала, можете заглянуть в мой паспорт.

– Вы родились в Соединенных Штатах?

– Да.

Кон расплылся в своей ангельской улыбке.

– Вы лжете.

Он воздел правую руку, потрясая зеленой книжицей, и обратился к сенаторам: