– Все хорошо, Надежда Павловна, – басит мой сын. Улыбается довольно. Это и его бывшая воспитательница.

Нина моя в этом плане большая умничка. Нашла хорошего специалиста. Определила к нему первенца, а потом и Ируську по наследству передала. Отношения классные, почти родственные.

– Папа! – вылетает из группы Иришка. Кидается мне на руки. Обвивает шею тонкими ручками. Целует слюняво. А у меня сердце тает от счастья.

– Одевайся, Ирочка, – обнимаю дочку. – Сейчас домой придем, поужинаем и позвоним маме, – шепчу на ушко.

– Папа, а я хочу здесь поесть! – вздыхает тяжко моя любимица. – У нас каша вкусная. С комоцьками.

– Хорошо, комочки – это важно. Мы подождем с Борей, – киваю серьезно. – Только ты быстро ешь, Ируська. Не рассусоливай.

– Атлична, шеф, – со знанием дела кивает мне мелкая и бежит обратно.

А мы с Борькой, облокотившись о шкафчики, силимся, чтобы не заржать. С комочками. Каша. Дома Нина нам оставила голубцы. У меня уже слюна бежит от предвкушения. Жена вкусно готовит. По ресторанам можно не ходить.

«Вот тебе обломилось, Зорин», – вспоминаю дурной треп Вадьки Терентьева. – «Какую я тебе девочку зачетную подогнал!»

«Да пошел ты», – морщусь мысленно. И тут же осекаюсь. Вот какого я спорю с покойником? Погиб этот придурок в горах. Да еще человек шесть с собой прихватил по собственной дурости. А то, что Нина моя сошла с дистанции, так это провидение Божье. Точно бы поход стал первым и последним.

«Он и стал последним», – улыбаюсь довольно. Забрал я Нину себе. И ни разу не пожалел. Наоборот, всегда благодарил Боженьку, что оказался в нужное время в нужном месте.

«Еще бы Нину уговорить по командировкам не ездить!» – размышляю мечтательно. Машинально достаю из кармана мобилку и набираю жену.

Напряженно слушаю гудки, потом механический голос. Что за фигня? Нина всегда сразу отвечает.

«Погоди, не заводись, – успокаиваю самого себя. – Она может быть в душе, может, легла спать после перелета».

– Не отвечает, – потерянно смотрит на меня сын. Вроде большой уже, а все равно малыш. По маме скучает…

– Нет, – роняю я, пытаясь сохранить спокойствие. – Наверное, в душе. Или спит…

– Или спит в душе, – фыркает Борька. Юморист картонный.

– Возможно, телефон на беззвучном. Или включить после прилета забыла, – пожимаю плечами. Отмахиваюсь от тревоги, бьющейся через край. Ну что может случиться? В Дубае полиция на каждом углу. Беспрецедентные меры безопасности. Я точно знаю. Пересекались с тамошним интерполом.

Но чуйке своей привык доверять. Она меня из такой ж.пы вытаскивала, даже вспомнить страшно. И пока ждем Иру, я набираю еще раз пять или шесть. Потом звоню по дороге. Еще с десяток раз, пока грею ужин.

А после мою вместе с Иришкой посуду, а сам на трубку, лежащую рядом, поглядываю.

Малышка в цветастом фартучке стоит на стульчике. С серьезным видом трет каждую тарелку мочалкой. Потом подставляет под струю воды и тщательно проводит ладошкой по всей поверхности. Отдает мне. Я вытираю и ставлю на полку.

Борька, наш с Ниной великовозрастный оболтус, сидит напротив, вытянув ноги. Рассказывает мне про доклад о Сталинградской битве, а сам на телефон поглядывает. Тоже себе места не находит.

И когда мобилка взрывается трелью, а на экране высвечивается «Любимая моя», каждый из нас подрывается с места.

Подхватываю трубку.

– Ты где ходишь, любимая? – смеясь, выдыхаю в трубку.

И оторопело слушаю Манин голос. Она рыдает и причитает, будто умер кто.

– Погоди, ничего не понимаю, – рявкаю я и ухожу в нашу с Ниной спальню. – Боря, с сестрой останься, – пресекаю попытки сына пойти следом. – Маня, говори. Я слушаю, – рявкаю, не сдерживаясь.