-Что? Да, как так-то? - Спросила мама, резко теряя все краски на лице. Ровно до этого момента она стояла пунцовая, поскольку твердо для себя решила, что, пристраивая нас в лагерь без путевки, она совершает страшное преступление и НКВД уже ждет ее за дверью.  Потом расстрел! Без суда и следствия. При известии о кровососущих на моем черепе, вопрос об НКВД стал неактуальным и тут же выветрился из ее головы.

-Ну, как… Примерно так. – проговорила медсестра, потянув что-то с моей волосины и зажала это между ногтей. Раздался хруст. Вот это я понимаю любовь к спецэффектам! Глаза Манюни расширились, мама сглотнула.

-Что же делать? – тихо спросила мама.

-Есть два варианта. Первый – стрижётесь налысо. – Мама с сомнением посмотрела на растительность на моей голове. Не фонтан, конечно. И в общем-то жалеть особо нечего, но тогда ее потуги привить мне понятие леди девочки пойдут коту под хвост. Ну и я, собственно, ответила ей взглядом лодочника.

-А второй? – Обреченно спросила мама.

-Второй не очень.

-Не томите.

-Комиссия работает до семи вечера. Если успеете доехать до санэпидстанции, обработать волосы и взять справку, в лагерь примем. Если нет, то извиняйте. Со вшами к нам нельзя. – ответила медицинский работник. Мама мрачно ее поблагодарила, выдала Манюне ключи от дома, посадила на троллейбус с деньгами на билетик, а меня потащила выводить несогласованное поселение насекомых.

           Обработка волос проходила атмосферно... Нас отвели в серое, большое помещение с эхом, обшарпанными стенами, разбитой плиткой на полу, ржавыми смесителями и лейками, свешивающимися с потолка. Похоже на душевую в общественной бане после апокалипсиса. Маме выдали Дихлофос. Простой Дихлофос, который жутко вонял и которым советские граждане, с перманентным успехом, боролись с тараканами.

          Мама ошарашенно смотрела то, чем обычно травят, а не лечат. Потом решительно взяла балончик, встряхнула и щедро залила всю мою головушку. Достала мешок и бережно обернула её. Через пятнадцать минут сняла и помогла смыть состав с волос.

         После проведенной экзекуции я стола злая, мокрая и вонючая. Дихлофос до конца не смывался, фена тогда не было, расчески с собой тоже, трусы промокли, поскольку снимать их я категорически отказалась. Место незнакомое, шпингалета внутри этого склепа не было, поэтому я вцепилась в хлопковое изделие, как в последний бастион.

           Натягивая с трудом на себя платье, думала, в каких местах я этот лагерь видала. Не дай бог там плохо, соберу вещи и уйду в закат. 

         Скончались ли в муках вши, не знаю. Сотрудники санэпидстанций тоже не интересовались. Просто выдали справку. Отдавать ее поехали уже к вечеру, в час пик.

          На остановку подъехал переполненный автобус, пыльный и душный. С узкими дверями и такими же проходами. Люди толпились на подножках. Нас толпа удачно занесла и поставила в проход, вдавив в спинку сиденья на задней площадке. На сиденье расположился молодой военный с дипломатом.  Автобус тронулся.

          Через пару минут, в условиях не открывающихся окон, дышать в этой газовой камере стало невозможно. И все почему? Мне стало душно, я вспотела, и, видимо, все что попало в поры на голове, благополучно вышло поздороваться с миром. Оказалось, что этим Дихлофосом, все же, можно травить людей. Несмотря на то, что в автобусе не было места, вокруг нас с мамой начала образовываться зона отчуждения. Военный, сидящий рядом, привстал со словами: «девочка, сядись». Мама активно отказывалась, мужик зеленел.  Граждане в автобусе с азартом наблюдали и делали ставки вырвет – не вырвет.