— На всё воля его, — назидательно воздел глаза к потолку Илья. — батя твой, сама понимаешь, кто. Всю округу ведь перероет, кто он, и кто Лёха! Под-д-думай, Дуня. Парню срок приличный светит за ограбление, не усугубляй, ежели нравится он тебе.

Дуся упрямо поддернула одолженную у него камуфляжную куртку, и вскинула голову.

— Спасибо за Вашу доброту, дядя Илья. Нельзя нам время терять. Надеюсь, еще увидимся. А отцу моему передайте… — она задумалась.

Представила изрезанное ранними морщинами, обветренное лицо Ивана, взгляд, сверливший нутро, словно буравчиком, и усмехнулась. Что было у неё в детстве и юности? Постоянное ожидание чуда, надежды, что вот, завтра приедет папа, привезет кучу подарков, и они пойдут гулять, есть мороженое, и все будут с восторгом смотреть на них, умиляясь их привязанности. Но папа приезжал на несколько часов, и никуда её не водил. Торопливо совал в руки очередную красивую куклу, целовал в лоб, и отсыпался на диване вплоть до момента, когда за ним отправляли служебную машину.

На выпускной он тоже не появился. Проблемы какие-то возникли в колонии, то ли новых заключенных доставили, то ли еще что-то. В эти его дела Дуся вообще не вникала, из упрямства — если работа отняла у неё папу, значит, ей нет дела, чем живет вне дома Иван.

Он, несомненно, любил дочь. Но Дуся всё равно чувствовала себя обделенной, не такой, как другие подростки. Да, у неё была семья, бабуля, папа, но в то же время, и не было. А вот Лёха проявил внимание, да такое, аж до сладкой дрожи пробирало, и душа ликовала. Понравился он ей, крепко зацепил за живое, словно без наркоза вскрыли на сердце тонкий слой над раной. Трепетало внутри всё, стоило встретиться с его серыми, выразительными глазами. Вот и обуяло безумство. 

— В общем... Ничего отцу не передавайте. — решила Дуняша, и, обняв сердитого старика за шею, чмокнула в колючую щеку. — спасибо Вам. Доброта всегда награждается, дядя Илья, а Вы самый добрый человек из всех, кого я знаю. До свидания!

Стоя на крыльце, и поглаживая сидевшего рядом Дозора по кудлатой голове, Данилыч хмуро провожал глазами исчезающих между мохнатыми ветвями деревьев ребят. Впервые за многие годы у него защемило в груди, болезненно сжало тисками сердце, отчего на лбу прорезались морщины. Когда яркое пятно Дусиной юбчонки скрылось совсем из виду, старик заторопился во двор, к «инфинити», прикидывая, успеет ли добраться до развилки, не столкнувшись с полицейскими группами захвата.

Разговор с «кумом» предстоял не из легких, а в том, что этот человек непременно объявится здесь, Данилыч ничуть не сомневался. Иллюзий он не строил, выгораживать самого себя смысла не было. Ему терять нечего, да и что вменят мусора? Нет, как говорится, улик, нет и статьи. Вспомнилась решительная непоколебимость в темных, как бархатная ночь, глазах Дуняши, и на губах доктора мелькнула усмешка.

Взрослой захотелось стать девчонке. Видимо, подошло времечко, взыграла кровь молодая. Никто еще во века не мог противиться этому странному, загадочному чувству, ломающему даже самых матерых волчар. Любовью называется.

6. Глава 6.

Чем выше поднималось солнце, тем больше кишело туч насекомых над головой. Комариные стаи противно жужжали над ушами, от них приходилось отмахиваться, и это замедляло шаг. Но еще противнее были скопища мошки, эти, помельче своих сородичей, буквально норовили вышибить глаза, а от укусов их неприятно чесалась шея. Они умудрялись забиваться даже под одежду, и вскоре Дуняше начало казаться, что она сплошь превратилась в один большой кусок кровоточащего мяса.