Лёха поднялся, отбросил одеяло на кровать. Дуся отвернулась, старательно пряча глаза. Он был обнажен по пояс, и ей не хотелось на него глядеть. То есть, очень хотелось, конечно, еще разок посмотреть на красивое мужское тело, но она упрямо не признавала этого желания. Еще чего! И никакой он не симпатичный, обычный парень. Чего она так боится его?

В том-то и дело… Не самого Лёху боялась Дуняша, а его привлекательности. Лгать себе-то какой смысл? Нравился он ей, ладошки вон аж зудело, до того тянуло прикоснуться к литым бицепсам или потрогать сильные плечи, грудь с черными волосками погладить. Грешные мысли сбивали с толку. Не о том надо сейчас думать.

— Чё сбежала сразу? — усмехнулся Змей, надвигаясь на неё, и прижимая руку к раненому плечу. — ночь в одной постели провели, и ни хрена, а щас вдруг страшным я стал?

— Я тебя не боюсь. — заявила Дуся, и отчасти это было правдой. — как ты себя чувствуешь?

— Паршиво. — поморщился он, покосившись на повязку. — ноет, сука. Ты бы проявила чуток заботы, что ли…

— Я тебе вчера пулю вытащила, этого что, мало? — возмутилась она, прижавшись спиной к выемке стены между окном и шкафом.

— А поцелуй утешительный забыла? — блестя веселыми глазами, подмигнул ей Змей.

— Не заслужил! — дрожащим голоском отрезала Евдокия, понимая, что эта игра может превратиться в нечто более волнующее, вот как вчера, например.

Что еще хуже, она была даже не прочь пошалить. Её влекло к Лёхе, и, сколько бы, не уговаривала себя, что он бандит, негодяй, и надо бы от него держаться на расстоянии, сердечко, глупое, сладко замирало, когда он рядом был. И вот так смотрел, нет, скорее, алчно пожирал взглядом.

Лёха сделал последний шаг, загородил собой свет, одна его ладонь уперлась в подоконник, другая легла на Дусину поясницу. Одежда плюхнулась к её ногам. Девушка вытянулась по струнке, растопыренными пальчиками прижалась к прохладным обоям. Парень пристально её рассматривал, легонько провел подушечкой большого пальца от подбородка до губ. Очертил контуры ротика, чуть надавил, заставив приоткрыть, и она нервно рассмеялась.

Дуняша была уверена, что Лёха её поцелует. Веки налились тяжестью, начали опускаться, и она зажмурилась. Целовалась по-настоящему раз всего, с Егором, он живёт в соседнем подъезде, и летом ухлестывал за нею. Но тот поцелуй её оттолкнул, вызвал неприятные ощущения слюнявых губ, похожих на осьминога, и противного языка, зачем-то засунутого Егором ей в рот. К тому же, от мальчишки пахло кисло, омерзительно, и Дуся запретила ему трогать её.

А вот Лёха, пока ничего не делая, заставил испытывать странные, тянущие токи. Она ждала чего-то, но не могла разобраться, какова природа этих ощущений. И вдруг, ошеломляюще нежное касание теплых губ на её губах, скользящее, почти невесомое. Она распахнула глаза, и увидела лицо Лёхи так близко, что вздрогнула. У него на носу были забавные крупные веснушки, как будто маленький шалунишка расплескал по чистому листу пятнышки рыжей краски.

А потом, не встретив сопротивления, Змей рывком прижал её к себе здоровой рукой, и завладел её ртом уже смелее, приласкал языком нижнюю губу, вызвав в теле девушки дрожь, и усилил натиск, посасывая верхнюю. Дуся обмякла, хватаясь за его плечи, ей чудилось, будто комната закружилась, или это её куда-то понесло, а пол из-под ног вот-вот уйдёт. Низ живота скручивало приятной негой, накатывали горячие волны меж бедер.

Она попробовала проделывать то же, что и Лёха, и услышала, как от её неумелых ласк он глухо зарычал. Взял её личико в ладони, запрокинул ей голову, и снова набросился на припухшие губы. Тут-то и раздался нетерпеливый барабанный стук в дверь, и сердитый голос Данилыча перекрыл его: