– Полин… – обессиленно сиплю я.

Смотрю ей прямо в глаза. Уже все равно, что мой взгляд сейчас беспомощный и просящий. Я так себя и чувствую. Я, голая, прижата сильными лапами Красно к двери. У меня закрыта всего лишь одна часть тела – коленка, залепленная лейкопластырем. Это отчаянно неуютное и стыдливое ощущение. Оно прокатывается по внутренностям, делая меня все более уязвимой с каждой секундой. И Полина чувствует это, потому что издевательская улыбка на ее лице становится лишь шире.

И, пока я беспомощно брыкаюсь в руках Жени, Петрова открывает дверь нашей раздевалки. Все еще глядя на меня в упор, она продолжает пятиться. Спиной заходит в маленький общий коридор между женской раздевалкой и мужской, дверь которой напротив.

Меня трясет мелкой дрожью, а Полина, не сводя с меня взгляда, распахивает дверь соседнего помещения. Там пусто, и она просто кидает мою сумку туда. Не глядя. И перед тем как она закрывает дверь, я успеваю заметить, что мои вещи и полотенце разлетаются там по полу. Тут же хватка Жени на моих плечах слабеет. Она буквально отшатывается, будто я могу на нее кинуться. Но все, на что я сейчас способна, – это подпирать голой спиной и ягодицами шкафчик, нервно хватать носом воздух и смотреть, как Полина вальяжно приближается ко мне.

– Где вещи забрать, ты знаешь. Так что оревуар. И еще, Просветова, – она вызывающе пробегается по мне взглядом и останавливает его у меня на бедрах, – ты бы хоть там побрилась. Фу.

Мое лицо вспыхивает, а пульс шумит в ушах. Хохот этих мегер доносится до меня уже издалека. Мои дрожащие руки неосознанно тянутся к низу живота. Скрещиваются, пытаясь прикрыть все интимное, что

должно остаться только при мне. Я так и стою на месте, когда хохочущие Полина и Женя исчезают из раздевалки.

Мне хочется плакать в голос. Слезы наполняют глаза. От стыда кровь закипает в венах. Прошлая стычка с Полиной, тот проклятый клуб и снова выходка Полины… Я даже переключиться с одного на другое не успела. Куда мне сейчас? А главное, как в таком виде? Даже позвонить Соне и позвать на помощь не могу: мой телефон лежит в той же в сумке, что теперь валяется в мужской раздевалке. И обратиться к преподавателю тоже не могу. Я совершенно голая.

Закусываю губы до ощущения боли и глубоко дышу. Не реветь! Только без истерики! Но она уже подступает к горлу. Я ведь еще от вчерашнего не отошла. Сколько прошло времени, как Петрова забросила туда мою сумку? Кажется, не больше минуты. Мне остается лишь надеяться на чудо, что там все еще никого.

Вытерев тыльной стороной ладони мокрые щеки, я решаюсь на то, чего никогда бы не сделала, даже если б на мне была хоть какая-то одежда. Но и стоять в чем мать родила всю пару тоже не могу. Пока скачет в груди сердце, я на негнущихся ногах преодолеваю расстояние от своего шкафчика до двери раздевалки. В общем коридорчике никого. Еще шаг и резкий вдох. Больше не дышу, когда хватаюсь за ручку двери в мужскую раздевалку. Медленно толкаю ее от себя, а перед глазами уже черные мушки. Боже, спасибо! Я выдыхаю. Вижу перед собой только закрытую дверь, ведущую в мужскую душевую, два ровных ряда шкафчиков, пустые лавочки между ними и свою брошенную сумку и полотенце на полу прямо посреди

раздевалки.

Решаю все сделать на счет три.

Раз. И я босыми ногами пробегаю несколько шагов вперед.

Два. Хватаю полотенце. Сердце вот-вот выскочит из-под ребер.

Два с половиной. Тянусь теперь к сумке. И замираю, как и мое сердце. Слышу скрип двери. И явно не той, в которую вошла я. Перед моими глазами, прямо возле сумки, пара голых мужских стоп. А еще по раздевалке разлетается довольный смешок: