Куда отвезти? За сто-девять земель? Чтобы я ей не напоминал своей рожей о том, что случилось? А может быть, может, она проговорилась в бреду о том, что говорила мне о своих чувствах? Я бросил быстрый взгляд на отца. Он смотрел оценивающе, будто готовился к моей неадекватной реакции. Будто я - подопытный кролик, а он - иллюзионист, думающий, как бы поудобнее меня в свой цилиндр запихнуть, чтобы не сильно выкаблучивался в процессе! Но он молчал, ждал, что скажу на эту новость я. И я сказал:

    - А чего? Отвезите! Зачем только в этот... как его там? Мухосранск? Сразу на Камчатку отвезите! Чтобы не мозолила всем глаза! Чтобы своим сумасшествием не портила картину нашей примерной семьи! Как же? У Логвиновых дочка тронулась! 

    В своей злобе я не замечал выражения лица отца. И готов был говорить и говорить, вываливая на него свою обиду, свое горе. И пощечина, на мгновение вышибившая воздух из легких, отозвалась спазмом в желудке, но привела в чувство. 

    - Думай, что говоришь при ребенке! - отец отвернулся. А мне показалось вдруг, что он очень устал - опустились плечи, обтянутые домашней старенькой футболкой. Обычно он всегда был бодрым, веселым, вечно достающим своими боксерскими выпадами, хуками из-за двери. И мне непривычно было видеть его таким.

    - Папа, а если она такой навсегда... останется? - мой голос предательски дрогнул, заставляя сосредоточиться не на мысли о том, что же в таком случае будет с нею, с нами, а на том, чтобы банально не расплакаться, как мальчишка, на глазах у Ульки и отца.

     - При маме не смей говорить подобное! И сам так не думай! 

     Он обернулся, делая шаг ко мне. И я, поддаваясь внезапному порыву, шагнул навстречу тоже и обнял его двумя руками, как в детстве, сквозь слезы, сквозь шум в ушах, слыша, как падает на пол Улькина книжка и ощущая, как с плачем сестренка вжимается в нас сбоку. 

18. 17 глава. Новая жизнь

     Я не заметила, как уехала мама. Ничего не изменилось. Просто вдруг не стало ее рассказов о молодости, о том, с какими воспоминаниями связана вот эта кружка, о том, как она читала и кто подарил вот эту книгу. Мне порой казалось, что она просто боится молчать рядом со мной, боится заняться своими делами, показать, что я - не центр ее мироздания, показать, что мир крутится не вокруг меня. 

    Теперь роль мамы перешла по наследству бабушке, маминой маме, Любочке, как ее называли все, даже мой дед, даже отец. Теперь уже она, зачем-то напялив мамину блузку (которая, кстати сказать, была ей маловата!) хлопотала около меня, ни на мгновение не закрывая рот. Хм, неужели думает, что я, глядя на блузку эту, буду думать, что мама никуда не уехала? Смешно! 

    Я даже знала, где она! Кроме того, что я тронулась умом, больше ведь ничего не случилось! И всего-то делов! Ни слух не потеряла, ни голос, а уж зрение, так кажется, лучше стало - ничего себе три месяца без компа и книжек, и даже без телефона. 

    Из окон старинного двухэтажного домика с узкими окнами-бойницами, одна из восьми квартир которого принадлежала моим дедушке и бабушке, был виден такой же старинный дворик. В этом маленьком городе все было такое - старинное, маленькое, тихое, сонное, как муха на подоконнике, как Полина после "пора принимать таблеточку". В этом городе не было ветра, и казалось, сонное солнце вяло пробивалось сквозь крону большого тополя, раскинувшего свои ветви прямо возле окна, отчего света не хватало, и на земле под ним всегда была тень. 

    Вчера, перед маминым отъездом, мне, наконец-то, разрешили книги. Мама специально отобрала из своей детской коллекции те, которые, по ее мнению, не могут навредить моей психике еще больше (хотя, куда уж больше?). Наивная мама! Она думает, что я боюсь ведьм и колец, что меня пугает сверхестественное и мистическое!