Первые два дня я жил возле ее двери. Сидел, привалившись спиной к стене. Даже спал там же, сидя. Вероника запретила входить. И доктор, на которого я так надеялся, которого умолял, хоть на минуту позволить, хоть на мгновение, пока она спит, подойти к ней, долго объяснял, что у Полины нервный срыв, что ей нужен покой и никакого напоминания о том, что ей пришлось пережить. 

    Когда она снова заплакала - от боли, которую своим уколом причинила наша тетка или потому что снова вспомнила всё произошедшее с нами - я ударил в стену кулаком, сдерживаясь, чтобы не ворваться туда, где ей снова делают больно. 

    - Еще раз треснешь в стену, я скажу отцу, чтобы запретил тебе подниматься на второй этаж, - вышла из комнаты Вероника. Она смотрела с сочувствием, но говорила холодно и твердо. ЭТА скажет! ОНА даже в больницу может Полинку запереть! Как и обещала, когда я попытался прорваться в комнату сестры с боем. Дверь тетка закрыла, для надежности уперевшись в нее спиной, и продолжила свои нравоучения. - Ты пугаешь ее. Понимаешь? Мне кажется, она чувствует, что здесь кто-то находится, а может, скрипы твои слышит - все время со страхом сюда, на дверь смотрит... Андрей, ну пойми, время - ее лучшее лекарство сейчас. Время! А ты здесь ничем не поможешь. Иди с ребятами погуляй, Вадима проведай, к сессии готовься, в конце-то концов! Чего ты нам душу рвешь? И без тебя тошно!

    Мне очень хотелось сказать что-нибудь в духе: "А мне не тошно? Вам-то что? Вы не были там, когда..." Но, взглянув в ее лицо, понял, что она тоже переживает, что ездит к нам каждый день и сидит с Полинкой не из семейной солидарности, а потому, что... ну, любит, наверное, племянницу. 

    - Эй, - снизу донесся голос отца. С некоторых пор, если меня нужно было позвать, они все обращались именно так - имя было под запретом. Потому что в один из первых дней дома, услыхав его, Полинка снова начала биться в истерике. - Иди сюда. Поможешь мне!

    Отец чистил картошку - готовил ужин. Раньше он это делал редко, только когда хотел порадовать маму, или если она задерживалась на работе. Но теперь почти каждый день, потому что она практически жила наверху, у сестры. Ульянка учила стих, вслух декламируя строки:

     - Буря, мглою небо кроет, вихри снежные крутя... 

     - Андрей, чисти лук, будем фарш на котлеты крутить, - отец изо всех сил старался сделать вид, что у нас в доме все в порядке. - Мама говорит, ты отказываешься в институт ходить.

    Я на секунду прикрыл глаза - как они не понимают, что я не могу сейчас учиться? Как они не понимают, что мне кажется, будто стоит на минуту Полинку оставить, она умрет? А если ее не станет, зачем мне учеба тогда? Зачем мне вообще тогда жить? Отец продолжал:

     - Мы всё понимаем, сынок, но жить-то как-то надо! И Афанасий Федорович, доктор, который вчера приходил, он же сказал, что всё с Полиной будет хорошо, что она выздоровеет, что это не смертельно.

    - Да, а еще он сказал, что лучше бы ее в психушку положить! ТАМ ей будет место! - за это я хотел Афанасия-гада-Федоровича ударить. И если бы не предупреждающий взгляд отца, сумевшего тогда каким-то образом понять это мое желание, так бы и сделал.  

    - Я не понимаю тебя. Откуда злость эта? Чего ты из себя выходишь? Ведешь себя так, будто мы все виноваты, в том, что произошло? Ты думаешь, я не переживаю или мама? Или Ульянка? 

   - Пап, а правда, что вы хотите Полину к бабушке с дедом в Рыльск отвезти? - реагируя на свое имя, подала голос младшая сестра, и отец вдруг цыкнул на нее, чего не делал никогда раньше.