где оно. А вот отец иногда покидал меня на несколько дней, думаю для того, чтобы отправиться к этому таинственному месту.

К слову, в Карахаре не принято опускать тела умерших в землю, так поступают только степняки – ниргалийцы. У них в каждом поселении присутствует своеобразное кладбище. Обычно это изначально какой-нибудь природный или искусственный овраг, на дне которого производятся первые захоронения. Сверху на первые засыпанные тела со временем опускают следующие, снова засыпают и так далее. Как только могильная впадина оказывается заполнена, поселение переезжает на новое место. Дома разбирают, скот гонят за собой. Обычно переход занимает не менее нескольких суток, прежде чем старейшинами будет одобрено новое место для поселения. Подозреваю, что такое место все же выбирается заранее доверенными старейшинам лицами.

Аррагионцы же в своих пустошах погибших предают огню и никак иначе. Это имеет свои обоснования. В Аррагионских пустошах круглый год царит зной. Палящее солнце способно за считанные часы испортить тело умершего. К тому же во множестве водятся дикие звери, от которых тело не уберечь под слоем земли. Поэтому умерших сжигают, прах разносит ветер, несгоревшие кости остаются на том же месте, где жгли погребальный костер. Следующего погибшего предают огню в том же месте. Поэтому в каждом поселении можно легко найти гору костей на месте погребального костра.

А вот в Карахаре присутствует смешение традиций. Чаще всего тела предают огню, подобно пустынникам, особенно погибших огненных хитаров, их тела сгорают без остатка и за считанные секунды. Однако в таких городах, как наш прибрежный Ракса, тела принято опускать в море. Особенно если речь идет о хитарах воды. И лишь хитаров земли принято оставлять на две ночи в тихом месте в отдалении от поселений, но не закапывать, а просто оставлять на земле. Родная стихия забирает погибшего к себе. Через две ночи от тела остается только одежда или простыня, в которую оно было замотано. Вот их-то однозначно предают огню.

То есть никаких тел нигде не остается. Ни тел, ни холмика с крестом, к которому можно было бы время от времени наведываться. Дона Ниаллея была хитайей земли, следовательно, ее тело должно было быть погребено согласно традициям и спустя две ночи истлеть, слиться со своей стихией. К слову, отец никогда не раскрывал, куда он ездит время от времени, я сама сделала такой вывод. И мне и в голову не приходило, расспрашивать его о месте погребения мамы. Да, честно говоря, я вообще о ней не спрашивала. Тема мамы всегда была не то, чтобы запретной, но редко, практически никогда не поднимаемой.

Больные под присмотром лера Лижара все шли на поправку. Прошло уже четыре дня, как лекарь прибыл в наше поместье. Он организовал лечение грамотнее меня. Оказывается, у Одриса и бинты в лекарской были и снадобье, сбивающее жар. А также мазь для заживления ран. Только вот мне все это было, увы, неизвестно. За прожитые в Карахаре годы я никогда не проявляла интереса в изучении медицины. Поэтому-то с таким интересом и удивлением и поглядывали на меня все домашние.

Чамрин все время проводил подле Лижара. Подозреваю, приезжий лекарь быстро понял, что его, мягко говоря, ввели в заблуждение насчет умений парнишки. Лижар пытался со мной поговорить пару раз, но я отказалась разговаривать без присутствия отца. Попросту испугалась. Опытный взрослый лер легко раскусил бы мой обман, к тому же он в поместье провел достаточно времени, чтобы исподволь поинтересоваться у служек, где дочка лора смогла научиться лекарскому делу и узнать, что нигде.