В гостиницах и президентских люксах не было никаких ключей.

Только ключ-карты, прочипованные кусочки пластика, бессмысленные и вульгарные по своей сути, каким бы ни был дорогим тот номер, что они открывали.

Потому что грош цена тем грехам, что прячут за дверями гостиничных номеров. Там их прячут, скрывают, лишают прав и возможностей быть настоящими.

— Так куда же я тебя привез, Летучая? — спрашивает Алекс в абсолютной тишине, окутавшей нас после того, как замолк рокот мотора.

Крепче сжимаю в пальцах холодный ключ.

— Домой? К себе домой?

— К нам, — поправляет Алекс меня насмешливо, — к нам домой, Летучая. Игры кончились. С этого дня ты живешь со мной. Служишь мне. Кормишь меня. Хочешь что-нибудь сказать по этому поводу?

Хочу… Хочу сказать и говорю, как только справляюсь со скрутившим горло спазмом.

Точнее — не говорю. Молю, в лихорадке заламывая собственные пальцы:

— Повтори это, Господин. Хочу услышать это еще раз!

20. Глава 20. Пожинающая

— Ты смеешься, да?

На самом деле было очень на то похоже.

Козырь позволяет мне снять повязку с глаз, только когда заводит внутрь этого… сарая. Громко сказано, наверное, но, по сути, верно…

Нет, это, конечно, грандиозный, хорошо отделанный и просторный сарай. Тут можно не только в футбол поиграть, но и чемпионат по многоборью устроить.

Мебели нет. Почти вообще. Почти вообще означает, что стоя в прихожей, она же – бальная зала на минималках, я смотрю влево, смотрю вправо и вижу только одни и те же ровные серые стены. Хотя нет. Глаза все-таки задевают угол какой-то загадочной столешницы. И настолько это грандиозное событие в рамках этой квартиры, что я не удерживаюсь на месте – цокаю каблучками туда, чтобы лично рассмотреть вот этот дивный артефакт мебели, чудом просочившийся в эту пустыню.

Ага, щас!

Оказывается, не мне одной глянулся этот столик. На цоканье моих каблуков неторопливо выходит в дверной проем поджарый гладкошерстный кобелина. Настоящий! И тут же задирает верхнюю губу, обнажая белоснежные зубы.

Вот же…

Я никогда не любила собак, и сейчас останавливаюсь, мрачно созерцая это дивное виденье. Кто-то говорил, что эта хатка только на двоих рассчитана. Мое эго вот-вот понесет непоправимый урон. Оно и при озвученном раскладе еле-еле сюда влезает.

— Дервиш, место.

У ровного невозмутимого голоса Козыря почти магический эффект. Псина из агрессивной твари, готовой к атаке, мигом умиротворяется, опускает морду и задом-задом пятится вглубь обороняемой комнаты.

— Дервиш, значит… — шагаю вперед чуть медленнее, чем шла до этого, — и это будет жить с нами?

— Будет.

Боже, как же я люблю, когда он говорит вот так. Вроде не прикладывая ни давления, ни силы своим словам, но будто врезая их в плоть реальности, делая неоспоримыми.

Псина идет по комнате, недовольно косясь то на меня, то на хозяина. Сначала – шагает к столу, но Алекс за моей спиной цокает языком, Дервиш косится на него, и сделав вид, что ничего иного он и не задумывал, ушлепывает в следующую комнату, оставляя меня и Козыря только вдвоем.

Дивно.

А то больно уж у этого мордатого глаза умные.

Я извращенка, конечно, но трахаться в присутствии псины слишком даже для меня.

Угол оказывается углом роскошного рабочего стола со столешницей из черного гладкого камня. Черная плотная папка лежит по самому центру стола. Загадочно смотрит на меня. Я бы сунула в неё нос, но точно понимаю – на это нужно получить разрешение.

— Это все имущество, что ты решил забрать от жены, да? – хмыкаю, проводя пальцами по полированной столешнице. — Псина и столик?