С раннего утра, только посветлел край неба, на территории аббатства зазвучали молитвенные песнопения. Поднять они подняли, но толком не разбудили, хотя к окну, нога за ногу, я и поплелась – нужно было знать, что там делается. Просто уснуть опять не получилось бы все равно – я и без этого не чувствовала себя спокойно и в безопасности. Да и вживаться в окружающий мир нужно было энергичнее, узнавая его ближе – это уже становилось вопросом выживания.

А зрелище открылось интересное: вдоль центрального двора – клойстера, мимо арочной галереи, как корабли кильватерным строем, шествовали друг за другом монахи в чуть более длинных, чем у Бриама, одеждах разной вариации белого цвета. Наверное, оттенок этот зависел от степени чистоты или заношенности. И что удивительно - эти бесформенные хламиды и капюшоны смотрелись здесь торжественнее и правильнее, чем парчевые ризы на богослужении в храме Христа Спасителя. Я не размышляла над этим специально и не кощунствовала даже мысленно. Но в святость нищих и тощих монахов почему-то верилось легче.

И потом, когда уже закончилось утреннее богослужение, сквозь открытые двери храма продолжал раздаваться монотонный шепот молитв. А основная масса народа так же цепочкой просочилась наружу и растеклась по территории аббатства. В пределах видимости работали два молодых монаха или же послушника. Подоткнув свои хламиды до колен и закрепив широкие рукава на плечах, они склонились над грядками и что-то там делали.

Наверное, пряные травы порядком разнообразили скудный монастырский рацион. Хотя в нем имелась и рыба. Это я выяснила, почувствовав странное беспокойство за этих людей. Потому что хорошо выполненный на энергии от одних только овощей физический и духовный труд - фикция. А он делался. Значит - за счет внутренних резервов и здоровья соответственно.

Но была рыба и была река, где она водилась. А на той стороне стояла деревня с тем же названием, что и аббатство - Бьюли. Из монастыря ее не было видно, так что знакомство с провинциальной архитектурой тоже откладывалось.

Второй и последний в сутках прием пищи у монахов был бы ближе к вечеру – каша, вареная рыба и опять овощи. Меня просветили на этот счет товарищи… а скорее все-таки слуги "мужа". Подчинение его слову было безоговорочным и беспрекословным, как уверенному лидеру или командиру. Ну, или хозяину. Что, в принципе…

- Вы позволите мне, миледи?

Меня опять вскинули на коня впереди «мужа», и я ухватилась за него, обняв за пояс. Иначе никак - рухну. Обеими руками он держал поводья, страхуя меня предплечьем. Резкий конский и не менее резкий мужской запах не впечатлил так сильно, как вчера. Усталость накапливалась и сейчас мне было почти все равно – как, куда, зачем или почему? И даже - злится он еще или уже нет? Не выспалась и не отдохнула прошлой ночью, порядком утомил и потрепал нервы еще и разговор с аббатом... Я сидела за ширмой на низкой скамеечке, а высокий, сутулый и очень худой мужчина в белых одеждах задавал мне вопросы через «мужа». Формальности и правила таким образом были соблюдены.

Два раза! Два раза прослушав одно и то же, я все равно тупила. Смысл услышанного иногда просто не воспринимался, даже если я хорошо расслышала и сопоставила произношение с современным моему. На то, чтобы упорядочить в своей голове обороты речи с непривычно выстроенными по порядку словами, требовалось время, а его у меня почти не было… Я так напрягалась, вслушиваясь, что к концу разговора «муж» уже не отрывал от меня странного взгляда. Наверное, как я тогда, выглядят люди, борющиеся с запором.