11. 11 глава. София

Он наваливается сверху одним движением! Я успеваю подумать, что Мишкин друг просто ошибся комнатой и решил лечь спать на первую попавшуюся кровать! Но я же запирала дверь! Да и руки... Чьи-то грубые, мерзкие руки лезут ко мне под одеяло! Глупые иллюзии тут же испаряются, когда он начинает сбивчиво шептать:

- Тихо, тихо! Чего ты брыкаешься? Ты же у нас уже взрослая девочка, да? Тебе же восемнадцать было уже, да?

Он дышит в лицо смрадом из запахов водки, хлеба, консервов и чего-то мерзко-кислого, гадкого. И меня тошнит от этой смеси!

- Мама! - практически беззвучно шепчу я.

- Спит твоя мама... Под столом! - смеётся мужик.

Его лицо приближается, и мокрые губы больно впиваются в кожу на подбородке! Меня всю передёргивает от отвращения!

- Нет! - шепчу ему, отталкивая наглые руки, задирающие на мне футболку!

- Чего нет-то? Да! Тебе понравится! Я, знаешь, какой? Я всё умею! Тебе понравится!

Он сползает вниз по моему телу, обслюнявливая шею, тянет зубами ворот моей футболки. Луплю ногами и руками по чему попадётся, беззвучно кричу:

- А-а-а!

И резко замолкаю от удара по лицу. Даже, кажется, на долю секунды отключаюсь! Глаза распахиваются ровно в ту секунду, когда его руки начинают стягивать с меня мои тоненькие от старости пижамные шорты. А тело словно оцепенело всё - и я не могу найти в себе ни сил, ни смелости, чтобы сопротивляться ему дальше!

Вдруг ощущаю, что руки, лежащей вдоль тела, что-то касается. Нащупываю Ванечкин подарок. Откуда-то приходит внезапное спокойствие. И я намеренно затихаю и не брыкаюсь, и не пытаюсь вырваться, когда он, стащив с меня шорты, отбрасывает их прочь! Я дожидаюсь того момента, когда он, задрав мою футболку, начинает лезть своей рожей к груди. А потом, размахнувшись, и даже почему-то не боясь промахнуться в темноте, изо всех сил бью фигуркой князя ему в то место, где должен быть глаз!

Он дико орёт, скатившись на пол! Попала! Несусь бегом в кухню, на ходу инстинктивно натягивая футболку на голую задницу.

Мать, действительно, спит под столом, свернувшись в позу эмбриона. Мишка тоже дрыхнет - положив кудлатую голову на стол, прямо в пепельницу с окурками. Будить бесполезно. Что делать?

Хватаю из ящика стола самый большой кухонный нож и, сжимаясь от страха, иду обратно в свою комнату, где орёт и матерится, обещая меня убить, мужик.

В стену прихожей стучат соседи. И если и обычно мне стыдно в таких случаях перед семьёй Зиминых, то сегодня я даже рада, что они не спят - пустить к себе, может, и не пустят (ненавидят всю нашу "семейку" - натерпелись от нас!), но хоть ментов вызовут! Стучу им в ответ изо всех сил, слыша, как за стеной разъярённо матерится в ответ на мою наглость дядя Вася.

В дверной проём из освещённой прихожей мне виден поднимающийся с пола мужик - огромный, страшный. И отчего-то мне кажется, что он не так уж и пьян... А значит, мой нож - такая себе защита.

И я ускоряюсь. Передумываю идти к себе. Несусь в материну комнату. Хватаю ее, брошенные на стул, спортивные штаны. В прихожей сую босые ноги в свои ботинки и срываю с вешалки куртку, краем глаз видя, как насильник выходит из спальни, держась одной рукой за правый глаз!

- Стоять! - ревёт он.

Уже слетая по лестнице вниз, перескакивая через две ступеньки, я вспоминаю кровь на его лице - неужели глаз ему все-таки повредила? Жутко! Если да, он же меня всё равно найдёт - завтра, послезавтра... К бабушке нельзя никак - мать сама ему меня сдаст, расскажет, где я прячусь! А больше мне некуда! Разве что к Димке... Только телефона нет, денег тоже, а до него - через весь город! У выхода из подъезда, испуганно озираясь все время в сторону лестницы, быстро натягиваю широкие материнские треники, кое-как прячу в рукав нож - мало ли, там темно и страшно, и, натянув на голову капюшон, выхожу из дома.