– Пожитки там мои, – улыбнулась.

Тихий голову склонил к плечу, глядел неотрывно:

– Умойся. Ямки на щеках остались, нет ли? Их запомнил, посмотрел бы. И вот что, Раска, бежать не думай. Я тебя везде найду. Разумела?

Раска едва ногой не топнула от злости: как угадал, что сбежать задумала?

– Олег, да чего ты пристал? Сказала, ничего не должен. Ступай, о себе тревожься. Сама я.

– То мне решать, должен я иль нет. Мой долг, мой ответ. Раска, в грязи не видно, какова ты стала, но помни, если пригожа, дальше торга изворского тебе не уйти. Ватаги шастают по лесам, вои Хороброго бегут искать лучшей доли. Голодные, злые. Свезло тебе добраться сюда. А до Новограда – это вряд ли. Вкруг городища спокойно, но туда еще дойти надобно. Без меня пропадешь.

– Так уж и пропаду, – хмыкнула.

– Верно говорят, ума нет, так и не пришьешь. Раска, бедовая, раздумай. Смерти ищешь? – брови гнул сердито.

– Ладно, – сдалась, зная, что правый Хельги. – Подожду.

– Не веришь мне? – Тихий смотрел хмуро, во взоре пламя занималось. – Чтоб знала ты, через тебя я жив. Пока думал, что сгорела, себя казнил. Раска, какая б ни была, но ты моя ближница. Оберегать стану, как сестру, пока дышу. Вот тебе слово Хельги Тихого.

Раска открыла рот говорить, да замялась. Чуяла, от сердца дает зарок, с того и сама правду молвила:

– Олег, поверю. Ты ж вернулся, как и сулил. Стало быть, дорога тебе, – в глазах слезы закипели, но не пролились: Раска давно уж плакать перестала, знала, что мокрядь делу помеха, а не подспорье.

– Жди тогда, татева дочка, – ухмыльнулся глумливо. – Раска, вешенские говорили, что пригожая ты. Врали, поди? Мордаха у тебя, аж смотреть боязно. Чем мазала?

– Глиной, – хохотнула. – Свекровь насоветовала.

– Свекровь, значит. Вместе бежали?

– Нет. В лесу разошлись.

– Ладно, до Новограда далече, еще наговоримся. Тише тут будь, схоронись.

– Олег, погоди, – полезла за пазуху достала резану. – Возьми на торгу суму кожаную, да побольше.

– Спрячь, глупая. Принесу тебе суму. И вот еще, Раска, зови меня Хельги. Рано пока Шелепом объявляться. Разумела?

– Ладно, – кивнула. – Но и ты уж перестань мне указывать. Ты как свёкор мой – сюда ходи, сюда садись. Не за тем из дому бежала.

– Вон как, – хмыкнул. – Добро, но тогда уж не чуди.

И пошел меж сосенок, а вскоре и скрылся из виду.

Раска обождала малое время, прошлась туда-сюда, а когда разумела, что одна, скинула надоевший кожух и тяжелый горб.

– Велес, снова благо тебе. Прими не побрезгуй, – взяла из котомки снеди и пошла в темень лесную*.

Там выбрала низинку, походила противсолонь*, славя скотьего бога, да и оставила под кустом требу свою немудреную.

Потом уж на светлом бережку скинула старую поневу и в одной рубахе вошла в воду. Студеная быстрая река приняла ее радостно: не сволокла течением, не обрызгала против воли. Покачала на малой ласковой волне, подарила песочка белого, каким Раска терлась долгонько, смывая дорожную пыль и грязь.

Костерок запалила наскоро: обсушиться, косы сметать. Согрела ножки, помыла поршни, надела чистого, какое сыскала в тюке на горбу. Кожух грязный вытрясла, свернула про запас. Расправила поневу ненадеванную, полюбовалась вышивкой на рукавах новой рубахи: узор вдовий сама выводила перед зимой, ровно через седмицу после смерти мужа.

Котомку перетрясла, снеди, какой осталось, съела, а вот с серебром заминка случилась: Хельги-то поверила, но с опаской, с того увязала ногаты поплотнее, спрятала в мешок на самое донышко. Гребень убрала, рубаху, в какой купалась, высушила, и тоже прибрала. Потом уж и села дожидаться сумерок, а вместе с ними и Хельги Тихого.