– Миленький, не ругайся. Я деньгу дам, свези до Извор, – полезла, пошарила за пазухой и протянула ему резану.

– Эва как, – Хельги присвистнул потешно, взял серебрушку. – Ну коли так, усаживайся, свезу с ветерком, обороню.

– Благо тебе, благо, – Раска было подкинулась, но вспомнила, что горбунья она, а потому и пошла тише, едва перебирая ногами. У последней телеги тяжко взобралась на задок и уселась, прижимая к себе котомку со снедью.

– Ходу! – крикнул Хельги, и обозец тронулся.

От автора:

Березовица - один из древнерусских напитков, известный во времена скифов. Готовится из бродящего в тепле берёзового сока.

Короб - до появления мебели одежду, ценности и прочее, хранили в коробах. Девушки складывали туда приданое.

Заимка - занятие никому не принадлежащих земель для поселения и ведения сельского хозяйства, расчистка от леса, вежа - шалаш.

Ледник - глубокая яма, в которой хранили продукты, эдакий древнерусский холодильник.

Жито - так раньше называли все крупы и зерно.

Хлеба нынче не пекли - не во всех домах были печи, только очаги куполообразной формы с отверстием на навершии. Туда ставили горшки для варки. Были общие печи, там выпекали хлеб для всех, только в них была необходимая температура для выпечки.

Пряник - раньше пекли пряники вместо хлеба (соленые, сладкие, пресные). Они дольше хранились и не требовали высокой температуры для выпечки. Их выпекали на раскаленных камнях в очагах.

Уная - юная. др.-русск. унъ "юный, молодой"

Велесатый - Бог Велес, скотий бог, мог превращаться в медведя. Именно косолапый является его олицетворением в яви. По одной из версий самого Велеса назвали в честь медведя: в Древней Руси слово "велесатый" означало волосатый, мохнатый, такой, каким и был медведь.

3. Глава 3

– Почто взял в обоз кикимору? – ворчал Звяга. – Полоумный! Бедовый ты, Хельги, заполошный. Чего тебе неймется-то?

Хельги промолчал, не знал, чего ответить сердитому дядьке. Такого не обскажешь в два-то слова. Бабку пожалел, да не с того, что сидела старая в пыли на пустой дороге, а потому что погорелица. Раску вспомнил, головни, дымящие на пожарище, и слова подруги ее про очелье.

Сразу после дурной вести Тихий увел свой десяток в соседнюю весь, а дорогой разумел – из живи его ушло то, чего он долгое время боялся утратить. Раска не родня, не ближница, но дороже нее у Хельги никого не было. Весь свой нелегкий путь к воинскому умению, к достатку, к славе он знал, что где-то там, в забытой богами веси ждет его девчонка с ясными глазами. Тем грелся, об том радовался. Блазнилось, что не один он в яви, с того и себя не терял, из сердца доброты не выкинул.

Печалился Хельги, да так, как давно не случалось. Корил себя, приговаривал: «Если б днем раньше, если б». Разумел, что такова Раскина судьбина, но унять себя не мог: и горевал, и злобился.

– Чего молчишь-то, дурень? – пытал Звяга.

– Дядька, – прошипел Хельги в ответ, – еще раз услышу, что дурнем лаешься, не взыщи. Зубы вышибу начисто и не погляжу, что поживший. Язык прикуси, езжай и помалкивай.

– Олег, да ты чего? – дядька от обомления рот открыл.

– Был Олег, да весь вышел. Хельги я, Тихий. Три десятка воев под моей рукой. И ты, старый, об том ни на миг не забывай.

Отлаял Звягу, а облегчения не вышло. Чернь на сердце пала, да густая, непроглядная. В той темени узрел Хельги лишь одно – помщение. Чуял, что близок враг его кровный, ватажник Буеслав Петел, бывший ближник Водима Хороброго.

– Звяга, пройдем еще две веси, поглядим, как встречают воев князевых, – Хельги махнул рукой и приотстал.