Ка­жет­ся, он хо­тел до­казать мне, что не гей. Но я и до это­го не сом­не­валась в его ори­ен­та­ции, прос­то не ожи­дала, что он за­метит мои «по­беги» и на­пишет о них в от­чё­те. Я ра­зоз­ли­лась, ког­да уз­на­ла об этом, а по­том злость прош­ла. Он лишь вы­пол­нял свои обя­зан­ности. Ему за это пла­тили.

И да­же ес­ли бы он был ге­ем — ме­ня это не вол­но­вало. Ка­кая раз­ни­ца?

— Это бы­ла эс­тонка? — спро­сила я. — Де­вуш­ка, с ко­торой у вас был ро­ман?

— Нет, это бы­ла моя од­но­кур­сни­ца. Как-то в ну­левом го­ду мы соб­ра­лись боль­шой сту­ден­ческой ком­па­ни­ей — че­ловек де­сять или пят­надцать — и ре­шили по­ез­дить по При­бал­ти­ке. Зап­ла­ниро­вали Тал­лин, Ри­гу и Виль­нюс, но всё ог­ра­ничи­лось Тал­ли­ном. За­вис­ли тут на не­делю, пот­ра­тили все день­ги, а один па­рень прос­ро­чил ви­зу. Ве­село бы­ло. — Он по­мол­чал и до­бавил: — Мне тог­да ка­залось, что я пе­режи­ваю са­мое прек­расное вре­мя в сво­ей жиз­ни. Прош­ло во­сем­надцать лет — и ока­залось, что я был прав.

— А что с той де­вуш­кой, ва­шей од­но­кур­сни­цей?

— Ни­чего, с ней всё нор­маль­но. Мы до­воль­но час­то встре­ча­ем­ся.

— А секс?

— А вот секс — не­час­то.

Мы пе­ресек­ли Ра­туш­ную пло­щадь, ок­ру­жён­ную лет­ни­ми рес­то­ран­чи­ками, и с тол­пой ту­рис­тов ныр­ну­ли в уз­кий кри­вой пе­ре­улок. Дождь всё силь­нее сту­чал по ку­полам зон­тов, но ста­рин­ная му­зыка и люд­ская раз­но­голо­сица его заг­лу­шали. Ки­тай­цы, как обыч­но, кри­чали гром­че всех.

— Ку­да мы идём?

— В од­но ка­фе. Хо­чу угос­тить те­бя ко­фе. Ты не про­тив?

— Нет, я с удо­воль­стви­ем.

Он от­крыл дверь в зда­ние, ко­торое выг­ля­дело так, слов­но его пос­тро­или пять­сот лет на­зад, и по стёр­тым сту­пень­кам мы под­ня­лись в кро­шеч­ное ка­фе с пятью сто­лика­ми. К мо­ему удив­ле­нию, по­сети­телей поч­ти не бы­ло, лишь по­жилая па­роч­ка за сто­ликом у ок­на пи­ла чай. Мы по­дош­ли к вит­ри­не, и я зас­ме­ялась:

— А это что та­кое?

На вит­ри­не кра­сова­лись рас­писные зай­чи­ки, бе­лоч­ки, Мик­ки Ма­усы и да­же со­вет­ский олим­пий­ский миш­ка.

— Это зна­мени­тый эс­тон­ский мар­ци­пан. Будь­те доб­ры, два ко­фе и… Что ты бу­дешь? Зай­чи­ка?

— Нет, я не мо­гу есть зай­чи­ка! Мне его жал­ко, он та­кой ми­лый… Мож­но вон то сер­дечко? — я ука­зала на плос­кое ро­зовое сер­дце, ук­ра­шен­ное бан­том.

— А, сер­дце, зна­чит, те­бе не жал­ко, — под­ко­лол Олег и об­ра­тил­ся к про­дав­щи­це: — Два ко­фе, два сер­дечка и пять ко­робок мар­ци­пана с со­бой, по­жалуй­ста.

Мы се­ли за сто­лик в уг­лу со сво­ими чаш­ка­ми и та­рел­ка­ми. Олег вы­тащил из кар­ма­на сло­жен­ный вчет­ве­ро лист бу­маги и про­тянул мне. Я взя­ла и спро­сила:

— Это мне? Что это?

— Это пись­мо тво­его от­ца. Он на­писал его не­задол­го до смерти. Оно ад­ре­сова­но те­бе.

27. 27. Черничная любовь

Я уви­дела, как мои паль­цы зад­ро­жали.

— От­ку­да вы его взя­ли?

— Оно хра­нилось в ма­тери­алах де­ла. Я про­читал это пись­мо в и­юне, ког­да ез­дил в Пет­ро­заводск, но тог­да мне не раз­ре­шили сде­лать ко­пию. А два дня на­зад я до­бил­ся раз­ре­шения, и мне прис­ла­ли скан.

Я бо­ялась раз­во­рачи­вать лис­ток.

— Там что-то страш­ное? — ти­хо спро­сила я. — По­чему вы не от­да­ли его на ях­те?

— Я хо­тел дать те­бе воз­можность про­читать его в оди­ночес­тве, а на ях­те слиш­ком мно­го на­роду. — Он под­нялся со сво­ей чаш­кой и по­куп­ка­ми. — Най­дёшь ме­ня на тер­ра­се за уг­лом. Не то­ропись, я по­ка по­курю и выпью ко­фе.

Я не ус­пе­ла от­ве­тить, как он вы­шел из ка­фе. По­коле­бав­шись нес­коль­ко се­кунд, я ос­то­рож­но раз­верну­ла пись­мо.