В том не­пос­тро­ен­ном до­ме с по­гиб­ши­ми ро­дите­лями…

«Но ни­чему не суж­де­но бы­ло сбыть­ся. Я ра­ботал на ле­соза­готов­ках, но на­ша кон­то­ра зак­ры­лась. С день­га­ми ста­ло ту­го. Вы­руча­ло то, что дед ры­бачил, а я охо­тил­ся. Ка­тя иног­да тор­го­вала на трас­се, но это не при­носи­ло боль­шо­го до­хода. Я рас­ска­зываю это не к то­му, что­бы ты нас по­жале­ла. Мы неп­ло­хо жи­ли, не ху­же дру­гих. Я прос­то рас­ска­зываю, по­чему ружьё сто­яло на ули­це. Я со­бирал­ся на охо­ту, вы­нес ружьё во двор, а по­том вер­нулся до­мой по­цело­вать те­бя и твою ма­му. Вот и всё, что я хо­тел рас­ска­зать».

Я пе­речи­тала фра­зу три ра­за. Ружьё сто­яло на ули­це? Что он хо­тел этим ска­зать? Это всё?

«Я оди­нако­во люб­лю обо­их сво­их де­тей — те­бя и стар­ше­го сы­на. Но иног­да бы­ва­ет так, что кто-то из де­тей нуж­да­ет­ся в ро­дитель­ской за­щите боль­ше дру­гих, — и не всег­да это са­мый млад­ший. На­де­юсь, ты ме­ня пой­мёшь и со вре­менем пе­рес­та­нешь не­нави­деть. Не бой­ся ни­чего, как не бо­ялись мы с Ка­тей. Будь храб­рой, моя де­воч­ка. Пом­ни, что ты рож­де­на в нас­то­ящей люб­ви, ко­торая всё оп­равды­ва­ет, всё про­ща­ет и да­ёт­ся в жиз­ни толь­ко раз. Будь счас­тли­вой, бо­рись за своё счастье и ни­ког­да ни о чём не жа­лей, как не жа­лели твои ро­дите­ли.
Твой па­па».

Я не пла­кала, я улы­балась. Ниг­де в пись­ме не бы­ло ска­зано, что он не уби­вал мою мать, но я по­чувс­тво­вала это, про­чита­ла меж­ду строк и бе­зого­вороч­но в это по­вери­ла. Мой отец не уби­вал мою мать!

28. 28. Я нормальная

Я выш­ла из ка­фе с мар­ци­пано­вым сер­дцем в ру­ках. Ко­фе я ос­та­вила нет­ро­нутым, а сер­дце, пе­ревя­зан­ное бан­ти­ком, ос­та­вить не смог­ла. Я за­вер­ну­ла его в сал­фетку и заб­ра­ла с со­бой.

Олег си­дел за улич­ным сто­ликом, ку­рил и раз­гля­дывал пёс­трую тол­пу ту­рис­тов. Дождь кон­чился, из-за об­ла­ков про­бива­лось сол­нце. Я при­села нап­ро­тив не­го. Он пыт­ли­во на ме­ня гля­нул и рас­сла­бил­ся. На­вер­ное, бо­ял­ся уви­деть нес­час­тное зап­ла­кан­ное ли­цо.

— Спа­сибо вам, — ска­зала я.

— Не за что. Я счи­таю, они бы­ли неп­ра­вы, что не пе­реда­ли пись­мо род­ным. Та­кие ве­щи нель­зя ута­ивать.

— Ес­ли бы не вы, я бы его ни­ког­да не про­чита­ла. Те­перь я по­нимаю, по­чему вы по­дума­ли, что отец не ви­новат.

— И по­чему же? — спро­сил он с та­ким ин­те­ресом, слов­но в пись­ме содержались веские до­каза­тель­ства не­винов­ности.

— По­тому что он лю­бил её боль­ше жиз­ни! За­ботил­ся о ней, бе­рёг, меч­тал о бу­дущем. Я ещё не встре­чала та­кой люб­ви. Он не мог её убить. Прос­то не мог — и всё!

Олег спро­сил серь­ёз­но:

— Для те­бя это мно­го зна­чит, да?

— Да! Зна­ете, это ужас­но — быть до­черью убий­цы и его жер­твы. Я с детс­тва слы­шала за спи­ной: «При­кинь, её пап­ка грох­нул её мам­ку!». Ме­ня вро­де как жа­лели, уго­щали яб­ло­ками и кон­фе­тами, но это бы­ла прит­ворная жа­лость — я это чувс­тво­вала. На са­мом де­ле они ду­мали, что я то­же мо­гу ко­го-ни­будь убить, или ме­ня кто-ни­будь убь­ёт — ну, в об­щем, счи­тали ме­ня не сов­сем нор­маль­ной.

Он кив­нул и дос­тал из пач­ки ещё од­ну си­гаре­ту. При­курил, прик­ры­вая ого­нёк ла­доня­ми от вет­ра. Я про­дол­жи­ла:

— Я и са­ма так ду­мала. Слы­шали — от осин­ки не ро­дят­ся апель­син­ки? Я ду­мала: кто же я та­кая, ес­ли мой отец убий­ца, а мать — раз­лучни­ца и стер­ва? Я пок­ля­лась, что не пов­то­рю её оши­бок. Не бу­ду та­кой, как она. Не поз­во­лю страс­ти за­тума­нить ра­зум, не влюб­люсь в чу­жого муж­чи­ну. А ещё луч­ше — во­об­ще ни­ког­да не влюб­люсь! От люб­ви од­ни проб­ле­мы. Лю­бовь — это смерть.