Борн на всякий случай отходит от стойки.
— Любопытство — не порок. Этим сплетникам только волю дай.
— Вам-то слова никто поперек не скажет, но людям всегда нужен козёл отпущения, а в нашем случае — коза. Заинтересованные структуры винят во всем Диану. Развод прогремел на весь город, вы были против расторгать с женой брак. Так что теперь у Дианы возникают трудности, начиная от похода на рынок — скидки на продукцию для нее никогда не действуют, и заканчивая талонами в поликлинику и другими важными сферами.
— А я считал, что жена просто невезучая. Она рассказывала о сложностях с детским садом, арендой, что ее так волновали. Но я даже представить не мог, что эти болваны могли пойти на заговор. Чего они добиваются, и почему об этом я узнаю только сейчас, Борн?
Градус в крови вскипает от злости. Готов растерзать Борна всем остальным в назидание, однако не спешу. Он очень важное связующее звено.
— Я лишнего не болтаю, — поднимает ладони в мирном жесте, — что спрашиваете, то и отвечаю. Не касалась тема Дианы, вот и молчал, — лукаво поглядывает, тенью скользнув за стойкой, искусно прячется в подсобной комнате. — Все теперь от вас зависит — как прикажете, так и будут обращаться с Дианой. Не сомневайтесь, я с легкостью организую это.
Кожа у Борна бледная, от того что он почти никогда не бывает на солнце, а если и выходит в знойный день, то непременно скрывается под одеждами, надевает черные очки. Глаза бережет. Они светло-голубые, едва ли не прозрачные. Блеклая и одновременно пугающая внешность отталкивает простых людей. К зажиточному владельцу ломбардов обращаются лишь в крайних ситуациях, близких к разорению или возмездию кредиторов, потому что знают: Борн не отказывает в помощи, но всегда берет определенную плату, будь то проценты по займу, заниженная цена на скупку украшений или что взбредет на его изощренный ум. Необязательно в денежном расчете.
— То есть последнее слово за мной?
— Да-а… — как змей, шипит из подсобки. — А ваш покорный слуга все исполнит…
— Тогда ничего не делай, — твердо возражаю. — До встречи, Борн.
Прихватив футляр, возвращаюсь к машине.
Сколько ни колеси по городу, все дороги опять ведут меня к дому, в который приезжать не так уж и хочется. В нем погружаюсь в абсолютную тишину, только мои шаги четко слышатся.
Мельком осмотрев первый этаж, замечаю, что вещи Полины лежат на своих местах.
Поднимаюсь наверх, иду по коридору, и внимание привлекает приоткрытая дверь в кабинет. Заглянув туда, нахожу Лину сидящей за столом.
Девушка подправила макияж и переоделась в халат цвета темного шоколада, расшитого по краям рукавов декоративными перьями.
Лина, как завороженная, проворачивает в пальцах перстень, ранее покоившийся в ящике и не предназначенный для ее глаз.
— Зачем ты роешься в моем кабинете? — строго спрашиваю.
— Не ругайся, Андрей, — мягко произносит. — Мне было скучно, не знала чем заняться, вот решила полюбоваться предметами из коллекции. Ах, изумительный перстень! Я думала, это серебряная старушечья безделушка, но, оказывается, тут наверху есть крышка. Она открывается по типу медальона, а внутри розовый бриллиант, — напялив себе на большой палец, хвастается. — За этот камушек я прощу тебе все шалости с Диди, только подари его мне!
Протест неприятно жжет под грудиной, когда я вижу, как великолепно переливается редчайший бриллиант на пальце Лины. Злость, которую я умело скрываю сейчас, вызвана не жадностью. Я камень готовил для другой женщины.
Подхожу вплотную к столу, наклоняюсь и грубовато стягиваю перстень, отчего Лина шикает.