– Ой! Это как же? – проронила Лина.

А зверёк вытянул длинную шею, заглядывая ей в лицо непроницаемыми тёмными глазками.

Эйлин, всё ещё изумлённая, повинуясь внезапному порыву души, оглянулась почему-то на Лес.

– Это вы сделали, или я? – спросила она громко, но ей, как обычно, никто не ответил.

Эйлин погладила одним пальчиком горностая между ушками.

– Ну и ладно! Пусть молчат… Не очень-то и хотелось. У меня теперь есть, с кем поговорить… Будешь моим другом? Хочешь, я тебя заберу с собой?

Малыш не возражал. По крайней мере, так показалось Эйлин.

Она поднялась с колен, прижимая его к груди, и побрела к дому, негромко болтая с новым знакомым.

– Сейчас я тебе покажу, где живу… Тебе у нас понравится. Надо тебе имя придумать… Без имени как-то плохо… Вот я – Эйлин! А ты будешь… Флинн! Хочешь?

Определённо ему нравилось.

***

– Это что ещё такое? – воскликнул отец, увидев спящего зверька.

Эйлин взяла ненужную дырявую корзинку, застелила старой шалью, и горностай с удовольствием забрался в это «гнездышко».

– Это Флинн, – представила Эйлин. – Он – мой друг. Его чья-то собака покусала. И я его забрала домой, ну, пока он поправится.

О том, что раны зверька уже зажили самым чудесным образом, Лина, разумеется, промолчала. К счастью, отец тщательно рассматривать не стал. А доказательством её слов послужили остатки запекшейся крови на шерсти Флинна. Они ещё были заметны, хотя Эйлин и старалась оттереть.

– Лина, ты как придумаешь что-нибудь! – покачал головой отец. – Разве можно горностая в дом приносить? Он нам всех куриц подавит. И нам, и соседям…

– Никого он не тронет! – надула губки Эйлин. – Флинн умный. Я ему скажу, что нельзя, и он не будет. Он зато мышей ловить умеет. Уже одну притащил. Это же хорошо, что он будет охотиться на мышей. А то кот наш уже такой старенький, что ему лень. Правда же, Пушин?

Кот приподнял на миг голову, щуря огромные жёлтые глаза, моргнул согласно и снова свернулся клубочком.

Наверное, ему, как и папе, не нравилось новое соседство, но Эйлин сразу погрозила коту пальчиком и велела не трогать нового жильца, и Пушину осталось только смириться.

– Эйлин, – расхохотался отец, – ты, вправду, думаешь, что они тебя понимают? С котом поговорила, с горностаем договорилась… Какая же ты у меня ещё маленькая!

– Я уже взрослая, – обиженно бросила Лина. – Если они вам всем не отвечают, это ещё не значит, что ничего не понимают. Может, просто им с людьми разговаривать не хочется…

– Ладно, – примирительно махнул рукой отец, – как скажешь! Но твоему Флинну в доме точно нечего делать. Вдруг он укусит кого-то…

– Папа, ну-у-у, пожалуйста! Никого он не укусит, он хороший.

Эйлин постаралась сделать очень жалостливое лицо, но в этот раз отец был строг и уступать не желал.

– Лина, хватит! Это дикий зверь… Он должен жить в лесу. Ему не место среди людей!

– Как и мне! – вдруг бросила Эйлин дерзко и тотчас прикусила язычок.

***

– Что ты такое говоришь, Эйлин? – отец с лица сменился, помрачнел.

Лине стало очень стыдно за свои слова, но, с другой стороны, она всё ещё злилась на папу из-за Флинна. А, может быть, дело было вовсе не в зверьке…

Просто всё то, что она держала в себе столько лет, вдруг вырвалось наружу в такой неподходящий миг. Лине бы извиниться и промолчать, но её будто кто-то за язык тянул.

– Разве это не правда? Ты говоришь, Флинн из леса, ему тут не место… Так ведь я тоже из Леса! Вся деревня злословит, что моя мама была сидской ведьмой. Значит, и я такая же.

– Ты – моя дочь, Эйлин, – устало вздохнул Джерард.

И Эйлин вдруг стало так жаль отца – захотелось подойти, обнять. Но вопросы требовали ответов. И она сдержалась, давая ему договорить.