- Любой девочке не помешает умение постоять за себя, - подхожу ближе, нависаю над ними, спрятав руки в карманы. С легкой улыбкой наблюдаю, как Настя кормит моего сына, придерживая дно бутылки. Почти не моргая, наслаждаюсь этой картиной и приглушенно говорю: - Не всегда рядом есть мужчина, который может защитить.

Слышу тихий, рваный вздох. Настя устремляет на меня наполненный грустью взгляд, пробираясь в самую душу, и я тону в ее глазах-незабудках. В сознании мелькают смутные, разрозненные кадры, соединяясь в бесформенную вязкую массу. Не могу вынырнуть, захлебываюсь в водовороте памяти, не понимая, где правда, а где игры моего больного воображения.

- Они сами выбрали бассейн, - после напряженного молчания наконец-то говорит Настя, и ее голос приводит меня в чувство.

Я делаю шаг назад. Пытаюсь избавиться от видений, от ее близости и от сладкого запаха, который проник мне под кожу. И еще полшага. Через силу. Как будто стальные канаты разрываю между нами.

- Тоже неплохо, - бросаю непринужденно. - Я распоряжусь, чтобы с вами занимались бесплатно.

- Нет, это лишнее. – Настя отрицательно качает головой, и шелковистые волосы развеваются в такт. Мишаня не упускает возможности поймать пшеничную прядь, накрутить ее на пальчики. - Я в состоянии обеспечить своих детей. Тем более, у нас льгота.

Звонко ойкнув, она наклоняет голову, когда малыш резко дергает ее за волосы. Аккуратно придерживает его кулачок своей рукой, и я опять вижу проклятое обручальное кольцо на безымянном пальце. Не имею никакого права, но хочу снять его и выбросить в окно.

Чужая мама. Чужая жена. Так почему я чувствую ее своей?

- Какая льгота? – недоуменно выгибаю бровь, взяв Настю за руку.

- Неважно.

Она отводит взгляд, неуверенно дергает кистью, но я не отпускаю. Кольцо обжигает, как кислота, а я продолжаю касаться тонких пальцев, острых костяшек, бархатной кожи, испещренной линиями жизни и судьбы. Делаю вид, что помогаю Насте освободить клок спутанных волос из цепкой хватки моего сына, а сам запоминаю ощущения, которых никогда больше не испытаю.

Хрупкая женская ладонь и маленькая детская ручка – в моих широких лапах. Так закономерно и гармонично, что становится больно. Обручалка поблескивает в насмешку и напоминает, что все это ложь. Болезнь, которую надо лечить.

Наверное, я выгляжу психом в глазах Насти. Да и сам не чувствую себя здоровым.

Безумец, гоняющийся за фантомом.

- Спасибо вам за помощь, Анастасия, - выдавливаю из себя и нехотя отпускаю ее ладонь. Замечаю, как она тут же сжимается в кулак. – Почти никто не может справиться с Мишаней. В последнее время он стал очень капризным.

- У вас зубки режутся, - по-матерински трепетно обращается она то ли ко мне, то ли к сыну. Спохватившись, закусывает губу, будто позволила себе лишнее. Забылась. И поспешно исправляется: - То есть… у Миши… младшего.

- Да. Это мы уже сегодня выяснили, когда были у педиатра, - тяжело вздыхаю, потирая переносицу. Голова болит от бессонницы и хронической усталости. - Она прописала какие-то мази и грызунки.

- Правильно, но… - Настя с сочувствием смотрит на меня, а потом вдруг воодушевленно улыбается, словно внутри нее внезапно включился свет. - Мужайтесь, Михаил, зубы – это серьезное испытание сродни боевой тревоге в открытом море. Но если матросы слушались вас беспрекословно, но этот маленький командир сам будет диктовать вам условия и давать приказы.

Настя искренне смеется, Мишаня вторит ей, широко растягивает губы в улыбке и плюется молоком, а меня вдруг встряхивает так жестко, будто молнией шарахнуло.