Может, макияж и правда отстойный получился? Наверное, стоит курс по визажу взять, и оборудование для съемки купить профессиональное.

— Доброе утро, — буркнула, войдя в кухню. Вздохнула, наклонилась, и поцеловала папу.

— Доброе. Что вздыхаешь?

— Пап, у меня сильный акцент?

— По-азербайджански ты говоришь отлично, без акцента.

— Я про русский, пап.

— Ай, глупости не спрашивай, — отмахнулся папа, его айфон завибрировал, и он, встав из-за стола, принял звонок: — У аппарата.

— Только твой папа айфон аппаратом называет, — захихикала мама, войдя вместо папы на кухню. — Что ты про акцент спрашивала, Севаиль-ханым? Он есть, но не сильный, красивая у тебя речь. Если дразнят — значит, завидуют. Это изюминка твоя, поняла?

Я кивнула.

В детстве я сильно переживала из-за русых волос. Пока совсем ребёнком была, волосы не то что русые были, я почти блондинкой была, такое вот чудо природы при том что папа смуглявый и черноволосый. Половина родни в шутку говорили что меня в роддоме подменили. Я даже кремом для обуви как-то волосы вымазала, чтобы на папу стать похожей, комплексовала очень. А как выросла — поняла что глупо это, из-за цвета волос переживать, не синие же они у меня.

И вообще, пошёл этот Дмитрий2012 в задницу! Макияжи ему мои не нравятся… да и хорошо, что не нравятся! За одно этому хейтеру спасибо: я про Ветрова почти полчаса не думала.

— Самир, давай свой аппарат. Сел завтракать — так ешь, какой пример ребёнку подаёшь, — мама, едва папа вернулся, отняла у него айфон, а я, глядя на отца, головой покачала — мол, не виноватая я, и отцовским примером довольна. — Кстати, дорогой, у меня для тебя подарок.

— Какой? — насторожился папа.

— Мы давно не были в отпуске, и… вот, — мама с торжественным видом положила перед папой два листа формата А4, которые непонятно где прятала, руки у неё пустые были. — Представляешь, знаки судьбы получила: Интернет сам мне эти путёвки подсунул. Ну и Севиль тоже посоветовала съездить, отдохнуть от всего. Правда, замечательно? Вылет через неделю, как раз успеешь на работе договориться.

Папа бросил возмущенный взгляд не на маму, а на меня. И я снова головой помотала, открещиваясь от этой инициативы.

— Я не могу сейчас. После Нового Года, возможно, получится вырваться дней на пять, но сейчас…

— Получится сейчас, — отрезала мама. — Деньги обратно не вернуть. Мы летим на три недели.

— Но…

— Иначе, клянусь, я с тобой разведусь! — мама вздернула подбородок, поднялась со стула, и оставила нас с папой наедине.

Обиделась. Мама всегда, обижаясь, про развод заговаривает.

— Может, ты с мамой полетишь? Я договорюсь, на учёбу это не повлияет, помогу нагнать остальных. Лети с мамой, хорошо?

— Думаешь, маму такая замена устроит?

Папа горестно вздохнул.

— Через неделю, получается… и летим на три недели, зачем так долго? И как ты одна здесь жить будешь? К бабушке с дедушкой переедешь… но до университета от них далеко… ой, дочка, ну твоя мама и учудила. Вот что делать?

И только тут я обрадовалась! Это же, получается, я одна поживу! Целых три недели! Одна!

Свобода, неужели!

Я с воодушевлением принялась что-то втолковывать отцу, сама не вслушиваясь в свою речь, до того зажглась. Меня одну до четырнадцати лет не оставляли: всегда под присмотром родителей, брата, сестры, деды с бабой, других родственников была. В четырнадцать впервые одна на три часа осталась — папа с мамой в гости пошли без меня, а я себя героиней «Один дома» чувствовала. И эти несчастные три часа наедине с самой собой — максимум, который мне был позволен вплоть до восемнадцати лет, когда меня отпустили на посвящение в студенты до позднего вечера. Чтобы вместе со всеми ехать в снятый коттедж — об этом и речи быть не могло, но вечер я отгуляла.