В отместку его взгляд приковал меня к себе, и я до того в этот взгляд провалилась, что умудрилась пропустить момент, когда Булатов приблизился ко мне почти вплотную, открыто попирая все мои права на личное пространство.

Теперь его голос стелился совсем низко, со страшно обманчивым спокойствием:

— И этот ягнёночек, требуя открытости от меня, ни черта не рассказывает о себе.

Дыхание перехватило. Температура в бильярдной рванула под потолок.

— Это… это бред какой-то… я-то вам зачем?

— Откровенность за откровенность, например.

Этот проклятущий взгляд… я буквально кожей его чувствовала. Да как он это делал?!

— Да что угодно спрашивайте. Я вам врать не собираюсь.

— Хм… — его губы скривились так, будто улыбка пыталась изогнуть их без его на то спроса. — А чего вы боитесь?

Я не знала, какого вопроса от него ожидала, но сейчас, наверное, любой бы меня удивил. Однако я помнила золотое правило: что угодно, только не лгать.

— М-многого. Многого боюсь.

— Например?

— Т-темноты… иногда.

— Ещё.

— Змей.

— Ещё.

— Пауков. Вообще насекомых.

— Ещё.

— Не оправдать ожиданий.

— Дальше.

— Одиночества.

— Близости.

— Что?.. — я подумала, что ослышалась.

— Близости. Я будто рядом со статуей стою. От вас так и веет холодом.

И он не представлял, как точно попал в цель. И как больно. Я только сейчас ощутила, что все мои мышцы в узлы скрутило от того, что он стоял слишком близко.

— Видите ли, Надя, — он приблизил своё лицо к моему, — я тоже умею видеть людей. Мне для этого необязательно вытягивать из них всю подноготную. И что-то мне подсказывает, что секретничать нам с вами пока рано.

Я не должна… не имела права отступить. Он знал, как действовал на женщин. И он этим беззастенчиво пользовался. Сволочь.

— А в ваш светлый и острый ум не приходило, что подобное чутьё может давать сбой? — прошептала я в ответ.

Серые глаза уже привычно, почти по-хозяйски дотрагивались до моего лица.

— Я всегда оставляю место для сомнений.

— Знаете, очень на вас не похоже.

Уголки его строго очерченных губ едва заметно дрогнули, но он промолчал. Этим я и воспользовалась:

— Выводы по итогам нашего разговора я делаю неутешительные. Вам придётся решить, что в вас сильнее: желание помочь дочери или ваши подозрения на мой счёт. В крайнем случае вам вообще не стоило рисковать, приглашая меня в свой дом. Не находите?

И я совершила почти невозможное — отвела взгляд, будто с крючка соскочила. Развернулась и выскочила из бильярдной, не дожидаясь, пока Булатов придумает, как ещё меня оскорбить.

Но я ошибалась, когда предполагала, что лимит потрясений на сегодня будет исчерпан. С Сашей мы снова встретились за обедом, и я немного успокоилась, удостоверившись в том, что случай за завтраком на её желание общаться со мной никак не повлиял.

Вечер тоже прошёл тихо — я проверила, как обстоят дела с мамой, в который раз перечитала и пересмотрела присланные Данилом документы, чтобы информация постепенно и прочно засела в моей голове, и, поужинав в компании Ирины Михайловны, отправилась спать.

Я почти убедила себя в том, что неудачное начало — не повод ставить крест на всём предприятии. И в первую очередь, конечно, стоило думать о Саше. Работать с тем, что есть, и продвигаться потихоньку. Ну и уж если придётся собирать информацию по крохам, вытягивая её из Булатова вот такими неимоверными усилиями, то, значит, так тому и быть. В конце концов у меня были причины стараться.

И ко сну я отходила, кое-как убаюканная этими мыслями.

А после полуночи буквально подпрыгнула на постели, едва с неё не свалившись, — где-то совсем близко кричала женщина.