— Что тебе сказали про меня? — спросила я у старухи, задумчиво глядя вслед всаднику, примечая ещё двух в отдалении.

— Вылечить. Дать одежду. Пристроить на кухню.

Я посмотрела на старуху. Подняла ладонь и благодарно склонила голову.

— Я, Лейла, посвященная Матерью, благодарю тебя за лечение, за то, что ты сберегла меня от мужских взглядов. Да снизойдёт Великая, пусть смилостивится к твоим сединам и облегчит твою немощь.

Ладонь обожгло следом благословения, я закусила губу от острой боли, пронзившей пальцы, но руку не опускала. У старухи округлились глаза, она упала с мешка на колени, прямо на пол телеги, с благоговением уставившись на меня.

Я дождалась, когда боль в руке утихнет и поднесла палец к губам. Она закивала, и я погладила её по седым волосам.

— Не разболтаешь? — спросила я.

— Нет-нет, милая, что ты.

Оперевшись на мою руку, она села обратно на тюк. Её голова уже не тряслась, щёки слегка порозовели, плечи распрямились.

— Где я могу взять одежду? — спросила я. — Мне нужна простая, как у тех, с кем на кухне буду работать.

— Сейчас найду. Зови меня Малкой. Малка я. Имя у меня такое, Малка, — даже голос старухи окреп, стал звонче. — А ты значит Лейла. Или назовёшься иначе?

— Лейла.

Старуха кивнула, охнув, встала и полезла к тюкам. Рылась она недолго и вскоре в меня полетело серое просторное платье с длинным рукавом и высоким воротом, платок, тканевые ремни и поясная сумка.

Я огляделась. Мимо проскакали ещё три всадника, одарив меня долгими взглядами. Рослые, крепкие, сильные. Я чувствовала их сытый мужской интерес. Явились посмотреть на игрушку, которую нашёл для них генерал.

Всадники скрылись, и я выпрямилась в полный рост, тщательно переоделась, забирая из испорченной одежды полезные вещицы, пристраивая их среди складок, пряча в поясную сумку и среди ремней, которыми опоясала просторное платье.

Малка сначала с любопытством поглядывала на меня, но потом, поймав мой взгляд, отвела глаза и стала смотреть по сторонам, предупреждая об очередном всаднике. Тогда я накидывала плащ и садилась на тюк, опустив глаза в пол.

С одеждой было покончено. Длинное, до щиколоток платье оставляло свободу движениям, длинные рукава и сумка скрывали иглы и амулеты, а высокий ворот укрывал от жадных взглядов.

Я села, сворачивая в узел уже бесполезные обрывки одежды. Малка осмотрела меня с ног до головы и обречённо вздохнула.

— Лучше бы ты ходила голой. Стало хуже. Офицеры передерутся за право снимать с тебя это всё. Разве что генерал тебя себе возьмёт.

— Или убьёт, — сказала я.

Малка пожала плечами.

Прошло несколько дней. Армия двигалась неспешно. Я помогала женщинам во время привалов чистить овощи, таскала тюки с припасами, выполняла другую мелкую работу. Меня сторонились, а я не набивалась в подруги.

Офицеры из молодых подкарауливали меня, зажимали в углах, но моего взгляда и двух шепотков было достаточно, чтобы больше не приближались. Старшие приходили редко, стояли молча рядом, рассматривали, а затем удалялись.

Я ночевала в общем шатре, передвинув лежанку как можно дальше от входа и от стен. Малка ненавязчиво опекала меня, подсказывая детали жизни в лагере.

Сны продолжали сниться.

Я часто просыпалась среди ночи, зажимая ладонью себе рот, чтобы заглушить крик, а потом дрожала в сухих руках Малки, которая просыпалась от моих хрипов и успевала разбудить меня до того, как закричу.

Последние три дня сны совсем измучили, я практически не спала. Все разошлись по делам, оставив меня одну в шатре с несколькими ящиками овощей.

Рутинная работа убаюкивала, я сама не заметила, как облокотилась на опору шатра и закрыла глаза.