– Ах, кузина Флоранс! – Мари гладит меня по плечу, и занавес опускается. – Прошу, не продолжай! Это все я, это я виновата, что затронула такие струны твоего сердца!

– Когда мы с Фло вышли подышать воздухом, – приходит на выручку Ди, – на нас напали дезертиры-янки. Пришли с болот разнюхать, что плохо лежит, а наткнулись на нас и решили… оскорбить. Нас затащили в беседку в дальнем углу сада. Кричать мы не могли, нам угрожали тесаком. Если бы Жерар и Гийом не оказались поблизости, то…

– Хватит, – останавливает ее тетя Иветт. – Мы выслушали достаточно, чтобы составить представление о той ночи. Нэнси, накапай мисс Фариваль нервического тоника.

Зато Олимпия не отказалась бы послушать и дальше. Чем еще глушить голод, как не омерзительными подробностями?

– Выходит, Жерара и Гийома убили дезертиры? – уточняет она. – А как именно?

– Олимпия!

– В чем дело, maman? Вам же угодно, чтобы я испортила себе аппетит. Вот я и порчу. Ну так что, кузина Дезире? Как их убили?

Дезире сглатывает, родинка на подбородке поднимается и резко опускается.

– Братьев Мерсье… их очень жестоко убили, кузина Олимпия. Они ведь служили в войсках Конфедерации, и у янки были к ним свои счеты. Их так жестоко убили, кузина, что когда прибежали их боевые товарищи, то один на месте сомлел, а был он не робкого десятка. – Положив ладони на стол, Дезире привстает и подается вперед, не сводя глаз с Олимпии, которая смотрит на нее, приоткрыв рот, – наверное, такой же тупой взгляд я давеча вперила в стену.

– Страсти-то какие! – восклицает Иветт, а Дезире возвращается на место.

– А когда гости пришли в себя, то сразу пошли искать убийц. Нашли-то их быстро – душегубы на болоте думали схорониться. До суда не дошло. Линчевали их прямо на месте, вздернули на том же дереве, в дупле которого они прятались.

– А Гастон? – спрашивает внимательная Мари.

– Что – Гастон? – не понимаю я.

– Гастон Мерсье, третий брат. Почему ты не вышла замуж за него?

Господи, я даже лица его не помню! А вот лица Жерара и Гийома навсегда отпечатались в моей памяти. Трудно забыть такое.

– Он погиб при Батон-Руже, вместе с Эдмоном Валанкуром, братом моей лучшей подруги Аделины. И с другими мальчиками.

– Повезло ему, – говорит тетя. – Всяко лучше, чем быть убитым дезертирами близ родного дома. Или вернуться калекой.

– Братья Мерсье стали ангелами и молят Бога за нас всех! – заключает набожная Мари.

После отъезда тети и девочек я переодеваюсь в домашнее платье коричневого оттенка и устраиваюсь в утренней гостиной у камина. Лениво листаю молитвенник. Когда я одна, без Ди, молюсь редко и скорее по привычке, но давешний разговор разбередил мне совесть. Я ищу добрые слова, чтобы помянуть братьев Мерсье. Вместо этого в памяти вертится тот гадкий случай с лимонадом и виски. Кажется, будто только вчера я обмирала за кипарисом, слушая свист плети из воловьей кожи и крики несчастного, на чью спину она опускалась. Искупила ли мученическая кончина Жерара его поступки при жизни? В богословских тонкостях я, увы, не сильна.

Напольные часы с корпусом из красного дерева бьют сначала двенадцать, потом час, а после двух ударов я слышу, как к дому подъезжает карета. Совсем скоро мой покой нарушат сестры, и пойдут разговоры о том, кто во что был одет, и какой из певчих дал петуха, и чей храп мешал священнику читать проповедь – обычные темы для воскресного полудня. Но как же я изумлена, когда в гостиную входит Нэнси и, сделав книксен, сообщает, что ко мне с визитом джентльмен.

Вот ведь незадача! Кажется, впервые я принимаю гостя мужеского пола, а платье такое затрапезное! Взбудораженная, я забываю спросить, кто почтил меня присутствием, и за ту минуту, пока Нэнси приводит гостя, на ум мне приходит совершеннейшая глупость, такая, что вымолвить стыдно. Но разве не об этом пишут в романах? Сначала джентльмен пренебрегает тобой на балу, а потом оказывается, что он влюблен в тебя по уши, да еще и при деньгах…