День прошел в работе. Это помогало не думать о плохом. Да только как-то само собой вспомнилась плачущая Айге, да река, уносившая чужие корабли прочь от наших берегов. И фигура северянина, статная, на самом краю ладьи. Я закрывала глаза и представляла себе, что стою рядом с ним, и ветер треплет волосы, выцарапывая ленту из косы, чтобы, вырвав ее, бросить в студеные воды реки, как дань за то счастье, которое могло бы быть, да не будет.

Перед ужином мой отец подозвал меня к себе и, когда я пришла в зал, где за столом уже собиралась его малочисленная дружина, поманил подойти ближе, посмотрел на мои губы, припухшие и синие, после его вчерашнего удара и расплывшийся на полщеки, уже ставший фиолетовым, синяк. Он вздохнул, словно сожалел о содеянном, а потом произнес:

- Так, что ты решила? Выйдешь за Жадана?

Я покачала головой.

- Не по своей воле, - сказала я, - лучше умру.

Он даже покраснел от злости, глянул так, что лучше бы ударил. Сама не знаю, как выдержала, не отпрянула перед злым взором.

- Дурной у тебя нрав, Данка. Ой, горя хлебнешь ты с ним. Никакой муж не станет терпеть твой норов. Битая будешь, поверь моему слову. А за Жадана пойдешь, не стоять мне на этом месте. Завтра пошлю к нему и скажу, что ты согласна. Так что, готовься. А если станешь артачиться, то ты меня знаешь. Рука у меня не дрогнет. Все равно будет по-моему, девка!

Я стиснула зубы, взгляд подняла. Посмотрела на отца, выплескивая весь свой гнев во взгляде, а он сперва даже красным стал от злости, а потом словно успокоился, да рукой махнул.

- Дура, - коротко бросил Молчан и сел за стол. Больше он мне ничего не сказал. Я вышла из зала и направилась в свою комнатку. Сейчас, пока Анеса ужинает, у меня есть время сделать то, что я собиралась.

Я быстро собрала свои вещи, только самое нужное, сложила их в широкий платок и связала в узел, а потом спрятала его в дальнем углу. Затем прошла в комнату, которую когда-то занимал мой брат, там еще хранились кое-какие его вещи и, открыв сундук, достала себе пару его штанов и рубашек. Я перенесла все это в свою комнату и положила к тем вещам, которые уже отобрала для себя. Пригодится, решила. А брату они все равно без надобности. Если верить его словам, то домой он возвращаться и не думает. У князя служба не сладкая, да все равно лучше, чем с отцом.

Припрятав вещи, поспешила во двор. Нашла дом на самом краю деревни, стоявший над обрывом у реки, где жил дед Радим и, тихо постучав, открыла дверь. Вошла, вдохнув ароматы летних трав, что сушились на веревках по углам, расправила плечи, ощущая странную свободу в этом низком маленьком доме. А все потому, что здесь мне всегда были рады, всегда привечали и ждали, когда бы ни пришла.

Дед сидел у горящего очага, сушил сапоги. Едва взглянув на мое лицо, он сразу понял, зачем я пришла. Покачал головой, увидев синяк, но ничего не сказал, понимая, кто мне его оставил.

- Уходить собралась, внученька? – только и спросил сиплым голосом. Я знала, дед Радим не будет меня отговаривать, и он не стал. Подошла ближе, коротко кивнула.

- Хорошо, что попрощаться пришла, - сказал он и, встав, направился к старому сундуку, стоявшему в углу дома. Сундук был очень древний и невероятно большой. Я знала, что дед хранил там что-то ценное, но прежде при мне никогда его не открывал. Сегодня, видимо, я удостоилась чести увидеть его содержимое.

Коротко вздохнув, с сожалением посмотрела на согнутую спину Радима, на то, как он устало передвигает ногами, уже не так, как раньше, как-то по-старчески, или мне показалось? Но нет, не показалось. Годы берут свое, а дед Радим видел немало зим на этой земле, и приведи боги увидит еще больше.