- Видимо в ваши годы я буду вспоминать о загубленной молодости, - горько проронила я, чувствуя, как слеза стекает по щеке.

- Жизнь длинная, Катя. Не зарекайся, - Амиров покачал головой и вышел.

Все следующие дни и недели я не выходила из своей комнаты. На любые предложения Генриха Эдельбертовича отвечала отказом. На вопросы о свадьбе равнодушно пожимала плечами и предлагала решать ему самому.

Будь я на его месте, уже давно разозлилась бы и пинками выгнала такую «невесту». Зачем мне рядом человек, которого воротит от одного лишь моего вида? Но Амиров вполне достойно терпел и проявлял чудеса доброты и понимания. Вот только надолго ли его хватит? Мне, как назло, хотелось его спровоцировать и вывести из себя. Но мужчина не поддавался на детские выходки и злые слова.

Лишь раз у нас состоялся нелицеприятный разговор, после которого мне снова вызывали врача, так как у меня подозрительно защемило сердце, и я начала задыхаться от подступающих слез.

- Катя, ты ведь понимаешь, что роль жены подразумевает делить одно ложе с мужем? – начал Амиров издалека.

- Я не буду с вами спать добровольно. Можете вон позвать своих псов Сергея с Дмитрием, и им придется меня держать, - зло усмехнулась прямо ему в глаза.

- Ты все еще обижена, что они насильно тебя унесли из дома, - покачал он головой.

- Нет, что вы. Я обо всем забыла, стоило увидеть ваш роскошный дом, - съязвила я.

- Катенька, мне нужны от тебя дети. Такие же языкастые и ершистые, как ты. При нужном воспитании вырастут более чем достойными людьми.

- Воспользуйтесь услугами суррогатной матери!

- Я женюсь не для того, чтобы мне рожала детей чужая баба, - мягко возразил он.

- Так и я вам чужая баба!

- За эти две недели, что ты у меня, уже не чужая.

- Пусть другая поживет у вас несколько месяцев и будете как родные с ней.

- Катя, - Амиров добавил стали в голос, - Не вижу смысла и дальше с тобой пререкаться, поэтому просто ставлю перед фактом. Будь готова принять меня в брачную ночь. Я и так щажу тебя, не трогаю сейчас и даю личное пространство со свободой. Другой вопрос, что ты этим не пользуешься и продолжаешь упиваться своим несчастьем.

От услышанного у меня чуть не подкосились ноги, благо я сидела. Но все тело тут же затряслось, как от лихорадки. Слезы невольно потекли, пока дрожащие руки их нервно утирали.

- Нет, - через сбившееся дыхание кое-как ответила.

- Катя! – Амиров непривычно повысил голос и стукнул кулаком по столику, - Прекрати реветь! От этого еще никто не умирал.

- Да лучше бы я умерла! – закричала и вскочила с кровати, чувствуя, как в груди что-то сильно печет.

- Не смей так говорить, глупая девчонка, - впервые закричал Генрих Эдельбертович, - Ты еще жизни не знаешь, а несешь такие глупости. Любая другая уже давно бы молча раздвинула ноги и опустошала мои карты в ЦУМе!

Мне было сложно дышать. Горло сдавил спазм, а с левой стороны груди кто-то невидимый играл с моим сердцем. Было ощущение, что чья-то рука беспощадно сжимает его и отпускает. Сильно сдавливает и снова дает передышку.

Я упала на колени, держась за грудь и горло.

- Катя? – Амиров бухнулся рядом и заглянул в мое посиневшее лицо, - Твою мать..!!!

Врач прибыл через двадцать минут. Только увидев меня, он тут же стер благодушную улыбку с лица и бросился к своему чемоданчику.

- Шоковая асфиксия, - сказал он, когда приступ меня отпустил.

- Что это? – на Генриха Эдельбертовича было страшно смотреть. Он сам побелел, как мел, а круглая физиономия слегка вытянулась.

- Если говорить проще, то гипервентиляционный синдром.