«Мда-а-а, опять будут унизительные смотрины и попытки засватать меня какому-нибудь вдовцу или престарелому старикашке! Что-то в последнее время папочка вплотную взялся решить мою судьбу!» - с досадой посмотрела на  Пэтра, он как будто и не догадывался, что никто из нас двоих не расстроится, если его уволят, странный человек.

Настроение совсем испортилось, захотелось опять сбежать на сеновал к Стешке. Стешка, это моя ручная  куница, рыженькая такая с аккуратными оттопыренными ушками и белой шерсткой на груди, я ее у заезжих цыган тайком выменяла на гребешок с самоцветами и с тех пор прячу в небольшой клетушке на чердаке, отец ее сразу удавит, если узнает, а она между прочим мой друг, Стеша всегда успокаивает меня, когда мне плохо, она и выслушает, глядя на меня своими умненькими черными глазками, и на плечо заберется, ткнувшись мордочкой в ухо.

После новости о предстоящем бале танцевать лучше никто из нас не стал, что ввергало француза в бездну отчаяния, не сдержав крепкого словца, он пулей вылетел из классной комнаты и оставил нас одних.

- Что будем делать? – тихо спросила Алиса, напряженно опустив плечики.

Я молчала и нервно теребила подол платья. После наказания с отсечением моей драгоценной косы я уже не решалась открыто грубить и пакостить «женихам» на балу, стала пытаться избежать самого посещения сего мероприятия. Прикидываться больной было бесполезно, и я как-то по осени специально застудила ноги и провалялась с температурой в полубреду целую неделю - никуда поехать не смогла, да и Алиску без меня никто на бал потащить не мог, все же полагалось сначала сватать старшую дочь, зато как только я стала поправляться отец с превеликим удовольствием отходил меня ремнем по спине так, что кровавые царапины остались и превратились в уродливые бледно-розовые полосы на светлой коже.  Отец знал меня как облупленную, знал все мои хитрости и знал, что я неспроста заболела.

 Через месяц, когда намечались именины в доме у Соловьевых, я подвернула ногу, сильно подвернула, едва не сломав, и тоже никуда не поехала, правда, неделю потом мыла полы на первом этаже, ругаясь про себя и зажимая зубы, чтобы не стонать и не всхлипывать от боли, потому что мыть пол с перебинтованной ногой, которую по наставлению лекаря нельзя было утруждать, было очень трудно.

Именно поэтому отец не говорил нам о новой поездке, чтобы не дать времени придумать очередную уловку, а я и не придумывала, прошлый урок был слишком красноречивым примером.

Нет, если вы подумали, что я говорю о мучительном мытье полов, то вы сильно ошибаетесь, помимо этого было еще кое-что.

Однажды вечером отец вызвал меня к себе в кабинет, я, прихрамывая, явилась, закрыла за собой дверь и выпрямилась, смело смотря ему в лицо.

С минуту он молчал, мучая меня этим ожиданиям, наблюдая за тем, как я напрягаюсь, чувствую ломоту в левой ноге, потому что на правую опереться не могу и сесть тоже дозволено не было.

- Ты ведь знаешь в чем дело, Риана! – спокойно начал он.

Я внутренне сжалась от его подозрительно мягкого тона. А еще  я не любила своего имени, дурацкое оно у меня, не как у всех. Кухарка рассказывала мне, что его придумала мама, соединив имена своей матери и матери отца Ирины и Анны, получилось, на мой взгляд, совершенно никчемное, заморское имя. Из уст других детей оно звучало как прозвище зато, когда появилась Алиса и начала говорить, она сразу превратила его в короткое и ласковое Риа,  так меня стали называть многие из моего окружения. Риа нравилось мне больше, хотя и оно не походило ни на одно другое славянское имя.