- Не понимаю я тебя, Ри, ну почему тебя каждый раз приходится тащить на эти занятия – ты же любишь танцевать! – возмущенно бормотала сестренка.

- Люблю! – со вздохом созналась я.

А я и вправду очень любила уроки танца, я и себя не помнила тогда, отдаваясь музыке и старательно улавливая все замечания учителя, в такие минуты мне казалось, что я становлюсь бестелесной стихией, гибкой, невесомой и волшебной.

 – Но, Пэтру это знать вовсе не обязательно!  - а это уже был наш с Алисой секрет.

Для отца мы обе были совершенно бездарны – обе плохо танцевали, оттаптывая ноги партнерам, только я это делала намеренно, а Алиса потому что никак не могла перестать путаться во всех этих тактах и различных па.

Обе мы преотвратно пели: я, потому что от рождения не была наделена певучим голосом, ну а Алиса из солидарности.

И за все это мы регулярно получали наказания, но все равно продолжали притворяться.

Это потом, дождавшись, когда отец и мачеха уедут по делам в город или еще куда, мы уходили в лес в поисках заброшенной избушки лесника, и уж там я могла поупражняться в настоящих танцах, хотя и без музыки, а Лиса запевала для меня свои любимые баллады о любви и прочей чепухе.

Мы ускорили шаг, и в свою комнату я почти вбежала, торопливо натянула на себя свежее платье, собрала рассыпавшиеся волосы в пучок, пока Алиса умело затягивала шнуровку на моей спине: мы старались обходиться без помощи прислуги как можно чаще.

- Готово! – торжественно сообщила сестра и потащила меня за собой.

На бегу мы обе ввались в классную комнату, откуда для занятий давно вынесли лишнюю мебель.

Пэтр придирчиво осмотрел каждую из нас, успевая при этом соблюдать все нормы этикета, вежливо здороваясь и даже склоняя голову перед господскими дочерьми.

Я крайне не любила, когда меня рассматривают и потому ответила таким же наглым и придирчивым взглядом: ему было уже далеко за тридцать и к этому времени Пэтру как-то удалось сохранить подтянутый живот и острый, нераздвоенный жиром подбородок, хотя он не казался худым и слишком уж подвижным человеком. Но все менялось, когда начинала играть музыка, и он хватал одну из нас, увлекая в очередной бальный танец. Камзол его сегодня был темно-зеленого оттенка, отчего учитель выглядел еще бледнее, чем обычно, а без того светлые глаза казались почти бесцветными.

«Интересно, все французы не умеют загорать?» - с усмешкой подумала про себя.

Мой взгляд явно показался ему дерзким и неприличным, отчего он недобро свел брови и прищурил левый глаз, но промолчал, решил обойтись без едких фраз. Наверное, еще помнит, как я «случайно» попала ему коленом между ног, когда он также «случайно» попытался меня облапать, хорошо еще Алиска этого не видела - она в свои четырнадцать оставалась совершенным ребенком, до неприличия наивным и доверчивым: и это при таком-то папаше как у нас!

- Сегодня вы обе должны приложить все силы, чтобы освоить мои уроки, - напутственно произнес Пэтр, - он не любил говорить по-русски и часто изъяснялся на французском. Алиса знала его хуже, чем я и потому раздраженно морщила носик, когда чего-то не понимала, ну а я иногда делала тоже самое просто, чтобы позлить его.

- Я никогда в своей жизни не встречал настолько бездарных учениц! Как можно так плохо танцевать вальс! – примерно через час  нудных и выматывающих тренировок произнес учитель, в голосе его сквозило отчаяние и злость.

- Почему вы так злитесь, мы с Алисой и раньше танцевали плохо! – невинно поинтересовалась я.

- Через два дня в городе в доме у Синевских состоится бал и ваш отец сказал, что обе дочери, в особенности старшая, должны танцевать безукоризненно, иначе он уволит меня, а  я, знаете ли, пока еще не хочу терять этого места! – ворчливо отозвался он.