Люди торопливо крестились, обсуждали случившееся. Балларду тоже было не по себе. Он жалел, что не убил ведьму раньше, позволил ей произнести страшные слова. Не верил в проклятия, но страх уже пробрался в его душу, обжег каленым железом.

– Милорд, милорд, – крик Юны, что бежала от самых ворот замка, отвлек его. – У вас сын родился.

Баллард улыбнулся: нет никакого проклятия, обманула ведьма. Напугать хотела, да не вышло.

– Что с Иннис? – спросил он.

Юна замялась. Принялась теребить край передника.

– Что? – крикнул лорд. Схватил служанку за плечи, тряхнул ее. – Я тебя спрашиваю!

– Господь призвал ее к себе, – пробормотала она. – Нет больше хозяйки. Умерла.

Громом раздался сухой, надтреснутый крик ворона, а Балларду вдруг показалось, что он услышал голос Алин: “Сам уничтожишь то, что тебе дорого”.

– Нет, нет, я не виноват, – произнес он. – Это все ведьма, проклятая ведьма!

Баллард закричал. Толпа молчала. Только взметнувшийся ветер бросил ему в лицо пепел – все, что осталось от Алин и, кажется, от его прошлой жизни.

________

[1] Килт (гаэльск.) – предмет шотландского национального мужского костюма. Представляет собой кусок ткани, обернутый вокруг талии, плиссированный сзади, закрепленный с помощью пряжек и ремешков.

3. Глава 1

50 лет спустя

Дом уже несколько дней был похож на пчелиный улей: все гудело, шумело, смеялось и плакало, дрожало, падало, разбивалось. Вслед за этими звуками слышались хлопки, нравоучения взрослых и в довершение детские слезы. Первые вскоре раскаивались и жалели своих чад, вторые клятвенно обещали вести себя прилично. Но стоило только матерям отвернуться, как все начиналось сначала: крики, драки, взаимные обвинения и мелкие пакости. Если столько хлопот было от детей старших сестер, то, соберись они все вместе, не оставили бы камня на камне.

Давина привыкла к подобной атмосфере с детства. Она была седьмой дочерью лорда Дэви Керра, предпоследней. Не знала покоя, не имела личного пространства, но всегда была на виду. К ней относились почти как к взрослой, особенно после того, как старшие сестры вышли замуж и обзавелись собственными семьями, а мать, наконец, родила мальчика. Последнему отдавалось все тепло и внимание, так что о Давине порой забывали.

Предоставленная сама себе, она, благодаря привитым с малолетства нормам поведения, не позволяла себе лишнего, не давала повода родителям краснеть за себя. Зато впала в другую крайность. Давина полюбила книги. Дома была одна семейная Библия и хозяйственная книга, в которой давно записывались только долги и проценты по ним. Зато в церковной библиотеке нашлись не только труды святых отцов, “Исход”, “Бытие”, “Апокалипсис”, но и каким-то чудом “Песнь Песней” царя Соломона.

Последняя произвела на юную читательницу неизгладимое впечатление. Не все из написанного она понимала, а спросить у отца Патрика или даже сестер стеснялась, но уже жила предвкушением чего-то запретного и оттого особенно желанного. Открыла для себя удивительный мир чувственности. В глубине души надеялась на то, что она не повторит судьбу сестер, для которых брак был обязанностью, а любовь долгом.

Вот и сейчас Давина перечитывала строки, что заставляли сердце биться быстрее, а щеки пылать:

“Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, – и польются ароматы его! – Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его”[1].

– Сестра, – Нетта самая младшая из дочерей Дави, осторожно приоткрыла дверь в комнату. – Пока ты отдыхаешь, внизу что-то происходит.