Сколько времени прошло с того момента, как мне открылся остров? Три — пять минут? Но когда обернулся (снова медленно, через необъяснимый страх) и спрыгнул на покрытую хвоей землю возле берега, все уже было кончено. Шум и отвратительный неестественный смех разом стихли.

Я побежал вглубь острова. Через несколько шагов наткнулся на лежащего на спине человека. Рядом на земле догорал оброненный факел. Не желая задерживаться, я мельком глянул на его лицо: гримаса смертельного ужаса искажала грубые черты Груздя. Но не это заставило сбиться с шага. Кожа на лице показалась слишком темной.

Я не стал задерживаться и побежал дальше. Пальцы привычно сжали рукояти парных мечей с коротким зазубренным лезвием. Отсветы ледяного огня, пылающего на клинках, заливали путь мертвенным светом.

Следующим был труп высокого с виду сильного парня. Он так и не выпустил из рук топор и лежал навзничь возле корявого дерева, все ветви которого были завешаны паутиной. Беглый взгляд выхватил неестественно темную, натянутую на череп кожу. Бедолагу словно выпили. Но каким образом это могло произойти? Что-то подобное с трупами делает пустыня за долгий срок.

Я не останавливался, пока не оказался на небольшой поляне перед хижиной, пристроенной к невысокому холму. Перед дверью, раскинув руки, лежал староста Каллен, я узнал его лишь по клейму на низком лбу. Окинув поляну быстрым взглядом, направился к двери. Порог и дверь были выпачканы чем-то вроде свежей крови. Рядом валялся перевернутый котелок.

Что здесь произошло? Деревенские испытали на себе гнев ведьмы, которой они помешали проводить обряд?

Я отворил дверь. На полу перед здоровенным очагом, в котором еще кипела какая-то бурда, лежала мумия. Вернее, то, что осталось от ведьмы после того, как из тела была выкачена вся жидкость.

Старуха, очевидно, принадлежала к одному из полудиких темнокожих народов, обитающих в Табхайере, к северу от Золотых гор. Я слышал, среди них встречаются сильные маги природы. Из-под яркой нижней рубахи торчали тощие ноги в грубых сапогах. Я внимательно взглянул на подошвы и отметил их небольшой размер. У сапог того, кто забрал сьерру Данаису, был похожий отпечаток.

Что ж, осталось найти труп моей нареченной и доставить родителям.

«Не успел, хотя был так близок» — стучало в висках.

Кулак тяжело опустился, приводя в полную негодность столешницу, сколоченную из горбылей. В душу прокралось мерзкое чувство потери. Я стянул с кровати шерстяное покрывало, чтобы завернуть тело несчастной девушки.

Бегло осмотрел жилище в поисках вещей, которые могли ей принадлежать. В сундуке — куча разномастного тряпья, но ничего, что по описанию было на сьерре Данаисе. Под столом обнаружился замаскированный ход в неглубокое подполье, там я нашел сбрую верда и алое бархатное платье беглянки. Здесь же нашелся вместительный сундучок, набитый вперемежку золотыми леями и мелкой серебряной монетой. Сокровище, ради которого ведьма творила свои грязные дела.

Забрал только платье девушки, и вышел из затхлой духоты хижины. Постоял, прислушиваясь, не зазвучит ли где тот жуткий смех. Но тишину не нарушал даже шорох ветвей. Над макушками елей Веолика расходилась с Теей, чей бледный синеватый диск казался еще меньше, чем всегда. Мальчишкой я верил в байки, которые рассказывали в детской, будто в ночь Слияния недобрые чары теряют силу, и отыскать клад легче. Ну, может, и легче, но кровавые деньги ведьмы мне не нужны, хоть я и дракон.

Я мрачно усмехнулся, заметив парочку пауков-шипунов, которые оставили заплетенные паутиной деревья и подбирались к мертвому старосте. В зачарованных насекомых, вскормленных колдовством ведьмы, полетели короткие голубые стрелки льда, а я принялся методично, концентрическими кругами, прочесывать остров в поисках тела несчастной Данаисы дей’Фиерволф.