— Я поняла! Поняла, пожалуйста, успокойся!

— Успокоится?! — посылаю в нее гневный взгляд: — Мой сын звонит мне в панике, сообщая, что мама ушла к Говорову, что она, блядь, почти два месяца работала на этого ублюдка! Как ты, черт возьми, предлагаешь мне успокоиться?!

Она кивает, стараясь глотнуть воздуха.

— Не кричи! Я все понимаю! Все! И если бы… — осекается на полуслове.

Поворачиваюсь на нее и знаю, что она хотела сказать.

От самоуничтожения отвлекает звонок телефона и улыбающееся лицо сына на панели.

— Пап! Пап! Ты молчишь?! Что там?!

— Все хорошо, — чеканю, стараясь не выдавать всего ужаса происходящего.

— Мама где?!

— Я тут, Леон, — шмыгает носом.

Ребенок выдыхает, вот бы и мне сейчас вот так просто выдохнуть все это.

— Через десять минут будет дома, присматривай за Златой.

Отключаюсь.

Гробовая тишина, что стоит в салоне давит тем, что каждый рисует себе те картинки. Всегда есть бы, которое мешает. Но здесь, эта частица как нельзя кстати. Диана понемногу успокаивается, но молчит, знаю, чтобы она это пережила, нужно немного времени и личного пространства.

Сам же понятия не имею сколько потребуется времени мне, чтобы унять этот эмоциональный катарсис.

Останавливаю машину у подъезда, в ее сторону не смотрю. Не получается. Просто, мать его, не получается.

И ведь не злюсь на нее, просто та картинка с зареванным лицом, размазанной косметикой и ужасом, как проклятие стоит перед глазами.

— Спасибо Демид. Я не знаю, чтобы…

— Молчи, — цежу, являя желваки на лице: — Не говори мне этого вслух.

Она тихонько шмыгает носом и шепчет «хорошо», прежде чем открывает дверь и вялым шагом направляется к подъезду.

Мазнув взглядом, оставляя на асфальте следы шин, выворачиваю в сторону выезда.

Теперь колбасит. Теперь отпускаю все то, что сдерживал. Хочется орать, и я блядь, как безумный ору в пустоту. Без остановки.

Надо отвлечься. Надо занять мысли, раскачиваюсь на сидение.

— Сири, позвони Алине.

Пока идут гудки, лавирую в потоке машин, то разгоняясь, то оттормаживаясь. Нужно выплеснуть куда-то это все. Иначе меня расшибет.

Не сдохну от рук этого ублюдка, так сука умру сам от себя.

Мысль вызывает идиотский смех, который даже не пытаюсь остановить.

Душевнобольной идиот.

— Алло, коть.

— Где ты?

— Дома. А что-то случилось?

— Еду к тебе.

— Ой, как раз Ритки…

Отключаюсь, не дослушав.

Спустя двадцать пять минут уже захожу в ее обшарпанную двушку.

— Что с тобой?

В ужасе округляет глаза, замечая капли крови повсюду.

— Виски есть?

— Да, не такой конечно, как ты пьёшь, зай.

— Плевать.

Опускаюсь в кресло в одной из комнат, остекленевшими глазами смотря в одну точку.

Возвращается в комнату со стаканом и бутылкой.

— Дем, что такое? — участливо садится на пол передо мной.

— Мне надо…надо забыть, — бессвязно отвечаю.

— Так давай…встает на колени, протягивая руки к рубашке и расстегивая ее: — Я помогу…

— Она могла…

На мой шёпот психа она не обращает внимания, а я будто очнувшись, скидываю ладони с кожи.

— Не трогай, — цежу, посылая взгляд в обидевшиеся глаза: — Я не за этим приехал.

— И зачем же? — округляет глаза.

И действительно, зачем?!

Затем, чтобы не сдохнуть в одиночестве? Затем, чтобы вывалить это дерьмо хоть кому-то, даже если этот кто-то до конца не понимает. Неважно, главное, ведь, что будет слушать.

Ди не стала бы. И я не смог бы. Пока не сотру к чертовой матери, тот ее взгляд.

— Мою жену чуть не изнасиловали, — наконец, произношу вслух, осушая залпом обжигающий напиток.

— Что?! — теперь она включилась.

— И это тот человек, что написал заявление на Леона.

Девчонка хмурится, явно складывая два плюс два.