И я так задумалась, так напряглась, чтобы ничего не чувствовать, что не заметила, как пальцы Амира добрались до поясницы. Ряд маленьких пуговиц шел прямо туда. Зачем сестра дала мне именно это платье? Ну зачем? Агония длилась и длилась, а я стояла ни жива ни мертва, слыша за собой тяжелое дыхание Амира.

Его дыхание невесомым облачком ласкало кожу.

Твердые, чуть шероховатые подушечки пальцев легко касались спины, почему-то так медлительно, что это напоминало ласку и мгновенно отправляло в воспоминания, которые накатили на меня, как штормовая волна на берег.

– Рамина… – проговорил Амир, внезапно прислоняясь ко мне всем телом сзади, его нос уткнулся мне в шею, а руки попытались обнять меня за талию.

Во мне тут же взорвалось возмущение, ледяными брызгами остудило кровь.

Мне можно томиться по нему! А ему – проклятому изменнику – это не позволено! Да как он смеет?

– Что ты делаешь? – прошипела я, резко поворачиваясь к нему и глядя в потемневшие глаза. Грудь моя резко вздымалась, а руками я держала спадающее на предплечья платье. – Не смей меня трогать!

Напряжение между нами можно было попробовать на вкус, и это был бы вкус горького предательства.

Он дернул головой в сторону, словно пытался что-то с себя стряхнуть, а потом сжался весь. От кулаков до зубов. Превратился в ощетинившегося хищника. Помрачнел.

– Успокойся, Рамина, – проговорил сухо, словно только что не пытался меня обнять. – Иди переодевайся. Замерзнешь.

Я и правда продрогла. Этот холод, казалось, выморозил меня всю изнутри. Но дело было не только в ночной прохладе, я просто настолько привыкла, что все вокруг источают лишь холод, что и сама стала превращаться в ледяную статую. Чтобы ничего не ощущать. Чтобы внутри ничего не болело.

А Амир… Приехал и словно пробудил от летаргического сна, заставив чувствовать. Будь он неладен!

– Не трогай меня, – еще раз проговорила, будто одного раза было недостаточно, словно какую-то мантру проговорила, глянув на него непримиримо и решительно, чтобы даже не смел и подумать о том, чтобы еще хоть раз протянуть ко мне руки. Не смел мне таким образом напоминать, как я млела от его лживых, фальшивых, продуманных ласк, веря в тот миг, что они реальные – как у меня.

– Я понял, иди одевайся, – рубанул он, уходя в сторону хлева.

Переодеться было делом пары минут. Я просто накинула на себя бабушкино платье, широкое в плечах и короткое, мало согревающее, конечно, я это поняла, когда уже вошла в хлев. Меня сразу окутало облачко пара, выходящее изо рта. Амир сидел возле овцы на корточках и всматривался в ее живот.

– Как она? – поинтересовалась я буднично, стараясь отвлекаться на овцу.

Пальцы дрожали, когда я на негнущихся ногах подошла к, увы, мужу.

– Еще долго, наверное. Она здесь будет рожать?

– А где? – удивилась я.

– Так, дай мне какую-то тряпку, – скомандовал Амир, и я почему-то подчинилась, сразу пошла в сторону и дала ему старое бабушкино пальто, которое было брошено здесь в углу.

Амир положил его на пол, наклонился и подхватил овцу, которая тут же заблеяла, положил ее на пальто, спеленал и поднял на руки.

– Что ты хочешь делать?

– Пусть рожает в доме, там у очага есть место.

Меня словно прострелило, сердце забухало в груди, заторопилось биться на разрыв. Ведь именно там когда-то рожала и я.

– Хорошо, отнеси, – кивнула, омертвевшие губы едва шевелились. – Отнеси и сам уходи.

– Я останусь, помогу тебе, – решительно дал он понять, что никуда не уйдет, а я не понимала, ну зачем?

Зачем он меня мучает? Зачем вообще искал?

Мне же тяжело быть рядом с ним, неужели он не понимает?