– Не пришлось бы и Ригу отдать… – проворчал гренадер.

– Ходко идет Бонапартий! – со злостью воскликнул Сергей Петрович.

– Ишь, разлетелся! Да неужто не остановим?

– Кто быстро хватает, тот пальцы обжигает, – вдруг сказал Мач пословицу, но собственная находчивость его изумила. Уж больно жаль ему стало гусара – и не мог он отказать тому в слове ободрения. А ведь радоваться бы следовало быстроте продвижения несущих свободу французов!

Сергей Петрович хотел было ответить парню благодарной улыбкой, да получилось как-то не так. И блеснули из-под усов ровные зубы – да не со знакомым Мачу добродушием, хищным оскалом они блеснули. А синие глаза, которых гусар не в силах был оторвать от холки Аржана, наливались странным светлым блеском – то ли слезы в них встали, то ли две отчаянные искры нарождались.

– Экая нелепость! – скрывая под сердитым тоном свое расстройство, заявил гусар. – И как же это я от своих отбился? Не слыхал ли ты, братец, где теперь Энский гусарский полк?

– Как не слыхать! Ему-то досталось в арьергард! – с легкой завистью отвечал гренадер. – Хоть с врагом переведается.

– Ну, спасибо тебе, братец. Счастливый путь…

Но путь уж никак не был счастливым, и оба служивых прекрасно это понимали.

– Когда последняя телега скрылась за поворотом, гусар вдруг, нет сходя с коня, наклонился и коротко, сильно обнял Мача.

– Вот тут мы и расстанемся. Дальше тебе со мной ехать небезопасно.

– Как же вы?.. – даже растерялся Мач.

– Ты – домой, а я – в полк. Тут уж провожатый более не нужен.

Мач призадумался.

Конечно, следовало сейчас намекнуть гусару, что и провожатому кое-что причитается. Раз у него нашлись деньги для овечьего вора, то услуги Мача тоже будут оплачены… И нестись домой, где умные братья уже радуются прекрасным переменам и свободе!

Домой-то домой, сказал себе Мач, а что, если свобода еще не дошла до баронских крестьян? И, примчавшись, он первым делом окажется перед грозным старостой? Только что Мач видел, как часовое промедление повлияло на гусарский путь. Не вышло бы так, что свобода заявится на баронскую конюшню аккурат после порки ее главного провозвестника Мача…

Видно, не зря уродился парень в семье третьим сыном. Кроме прочих своих странностей, он еще и не мог сейчас бросить синеглазого гусара на произвол судьбы. Так что, видно, их совместное путешествие все же продолжалось.

Быстренько подумал Мач, пообещал себе, что это уж будет его последнее мальчишеское дурачество (вслед за свободой настанет осень, и можно будет посвататься к Каче как полагается), и решился.

– Сергей Петрович! – попросил он. – Не гоните меня раньше времени, от меня еще будет польза. Вот найдем ваш полк, тогда я и поеду домой. А его еще найти нужно.

Больше ничего не сказал Мач, только смотрел в глаза гусару.

Сергей Петрович медленно снял руки с его плеч и призадумался.

– А ты, гляжу, товарищ надежный! – вдруг весело воскликнул он. – Ты мне нравишься, ей-Богу! Ну, раз так, то поехали!

И вдруг скомандовал полнозвучно и протяжно:

– По трое в ряд – за-ез-жа-ай!

Мач улыбнулся. Их было-то всего двое. Но гусар так приосанился в седле, что стало ясно – он командовал воображаемому эскадрону.

Заезжай – так заезжай. Всадники, не сговариваясь, послали коней вперед…

И опять им пришлось помянуть зайца недобрым словом. Энский гусарский полк как сквозь землю провалился.

Во всяком случае, на подступах к Митаве его не было. Укрывшись на холмике за кустами, Сергей Петрович и Мач наблюдали, как в город входит в полном походном порядке прусский корпус.

И это было для парня неприятным сюрпризом – как он ни таращился, а не видел впереди колонн прекрасного триколора – французского знамени, несущего свободу. Как выглядит триколор – он уже тоже откуда-то знал.