– Неладно что-то в городе, – сказал Сергей Петрович, издали глядя на Митаву. – Ну-ка, брат, пришпорим…

И понесся на своем высоком скакуне, о котором Мач уже знал, что это донская порода. Развевались по ветру золотистые кутасы Сергеева кивера, неслась на длинных двух шнурах ташка с царским вензелем, всплескивал голубым крылом ментик за левым плечом гусара, и в иное время немало горожанок ахнуло бы, увидев статного наездника. Вот только султанчика из перьев на кивере недоставало – султанчик ехал для сбережения в особом мешочке.

Но город был пуст, жители попрятались. Сергей Петрович и Мач галопом проскакали сквозь всю Митаву и выехали к реке, на берегу которой стоял герцогский дворец.

Мач вздохнул – от людей слышал он о прекрасном дворцовом убранстве, и захотелось парню хоть одним глазком посмотреть на все это великолепие.

Вздохнул и Сергей Петрович: он не видел ни карет, ни всадников, ни караулов у ворот – ну, ни единой живой души.

Всадники переглянулись – оба не могли взять в толк, что происходит в городе.

Вдруг гусар приподнялся в стременах. Острыми своими синими глазами он разглядел за рекой хвост какого-то обоза. Наездники кинулись догонять его.

Странный это был обоз. Низкорослые крестьянские лошадки тащили телеги и фуры, груженые туго набитыми мешками. Кое-где поверх мешков лежал, задрав профиль к небу, беломраморный (не может быть, чтобы гипсовый) бюст императора Александра. Как правило, бюсты эти оберегали сидевшие на мешках же какие-то растерянные господа во фраках, совершенно чиновничьего вида. У иных на плечи были накинуты мрачные длинные рединготы, явно подбитые ватой. Имелось в обозе и несколько женщин – верно, чиновничьих супруг и дочек. Они тоже сидели на мешках, кутаясь в шали, понурив головки в капорах с широченными полями, придерживая узлы со своим дамским имуществом.

Телеги сопровождали кавалеристы и пехотинцы, числом явно недостаточным для серьезного дела, буде по пути на обоз налетит враг.

– Эй, послушай, братец! – обратился гусар к рослому гренадеру в невероятно грязных белых штанах, что с рукой на перевязи понуро шагал при последней повозке. – Что это вы везете? И почему город словно вымер?

– Бумажки везем! – сердито и без всякого почтения отвечал гренадер. – Велено было из всех канцелярий имущество вывезти. Со стыда сгореть можно – вместо доброй схватки уложения и регламенты конвоирую!

– Так это что же выходит? Все присутствия уж покинули Митаву? – ушам своим не поверил гусар.

– Ишь, расселись, дармоеды… – гренадер покосился на чиновников.

– Крапивное семя, чернильные души…

– А что же армия?

– Армия?!?

Гренадер яростно вытаращился на Сергея Петровича, вздохнул и махнул здоровой рукой.

– Без боя?.. – ошалело спросил гусар, и загорелая его рука сама собой потянулась к эфесу.

– Разве ж не слыхали, ваше благородие? Был бой-то! Под этой…

– Ну? Был? И что же?.. – подстегнул гусар запамятовавшего нерусское слово гренадера.

Тот ничего не ответил, а просто взялся здоровой рукой за борт телеги и пошел и ней рядом, глядя в колею.

Гусар все понял.

– Куда же отступили? – спросил он.

– Сперва, говорят, на островок – Долей зовут. И на эту… дай Бог памяти… здешний житель говорил… вот слово-то лягушачье!.. Во – Кваква!

– Нет у нас никакой Кваквы, – ответил Мач на горестно-недоуменный взгляд гусара.

– Тогда – Квеква, – твердо сказал гренадер.

– Кекава, – понял наконец Мач. – Кокенгузен. Это, Сергей Петрович, далековато будет. Это уже чуть ли не возле Риги.

В Риге Мач ни разу не бывал, и она представлялась ему своего рода пределом населенных человечеством земель, где сходятся все дороги. Рига была очень далеко. Разумеется, он знал, что есть на свете Германия, Франция и Иерусалим, про который часто объяснял прихожанам пастор. Но как-то не воспринимал их всерьез. Вот Рига – другое дело, потому что туда ездит господин барон с семейством, и потом кучерам неделю хватает чего рассказывать.