Полечка устало опустилась на стул.

– Не терзай меня, Лизка. Риткиным здоровьем поклялась, что молчать буду. А это не шутки. Нинка знала, какую клятву просить. А что врет она… Так все врут, Лизочек. Жизнь такая.

Лиза выскочила из кухни.

Вечером был скандал.

Мам-Нина орала как резаная. Лиза оказалась воровкой, врагом в собственном доме, неблагодарной свиньей и даже почему-то стукачкой.

– Какая правда тебе нужна? – кричала мам-Нина. – Какая? Та, от которой тебе расхочется жить? Ты еще ребенок, соплячка! Живи и радуйся! А правда – она никому не нужна, ты мне поверь!

А потом у мам-Нины поднялось давление, заболело сердце и вызывали скорую. Мам-Нина лежала белая и неподвижная, как покойник, а Лиза рыдала и умоляла ее простить.

Давление все не падало, и скорая увезла тетку в больницу.

Ту ночь Лиза не могла вспоминать без содрогания. Какие ей снились кошмары!

Наутро она помчалась в больницу.

Мам-Нина по-прежнему лежала как неживая, мертвенно-бледная, с сухими и бесцветными губами.

Лиза села рядом и никак не решалась взять ее за руку.

Когда принесли обед, мам-Нина проснулась.

Увидев Лизу, она заплакала и отвернулась к стене. А когда Лиза попыталась погладить ее по руке, буркнула:

– Домой иди, уроки учи, нечего по больницам шастать!

И Лиза ушла.

Стоял ноябрь. Бесконечно лил дождь и свистел колючий острый ветер, ошалело разметывая по асфальту последние грязно-бурые листья.

Лиза плелась по улице, и на душе было черно и страшно. Она плакала, не замечая, как капли холодного дождя смешиваются с солеными слезами – не разберешь, где дождь, а где слезы…

Это она виновата. Она довела мам-Нину до такого состояния. А если мам-Нина…

Ой, нет! Этого Лиза себе никогда не простит. Не сможет жить дальше. Какая это жизнь, если из-за тебя ушел человек? Человек, который отдал тебе все?

В тот день она дала себе слово: больше никаких вопросов. Ничто не стоит здоровья близкого.

Кто у нее есть на этом свете, кому еще она нужна?

Новый год встречали как всегда – вчетвером. Полечка наделала разной вкусноты: сварила холодец, нарезала оливье с колбасой, сделала селедку под шубой, напекла пирожков. И все – объедение! А мам-Нина купила шампанское, торт и конфеты.

Смотрели по телевизору «Голубой огонек», обсуждали певиц и актрис, сплетничали, болтали и к двум часам разошлись.

В тот год девочкам впервые разрешили попробовать шампанского.

Ритка говорила, что от него клонит в сон, а Лиза наоборот – так и пролежала всю ночь, кувыркаясь и ворочаясь. От обилия еды ныл живот, во рту было сладко, а на душе муторно, не празднично… Так и промучилась, пока за окном не начало светать…

А перед сном подумала: «Да какая мне разница, что там произошло? Какая она – моя мать, кто мой отец? У меня есть моя мам-Нина, которая растит меня, поит и кормит. И любит так, как умеет. А на остальное мне плевать».

Экзамены за восьмой класс Лиза сдала успешно.

Практика – мытье школьных окон и покраска кабинета биологии – прошла, и в конце июня наступило время каникул.

Обычно они с мам-Ниной ездили в какой-нибудь дальний дом отдыха: ей, как матери-одиночке, давали на работе путевки. В основном это было дальнее Подмосковье, Тверская или Рязанская область, – но однажды путевка была под Тулу.

Казалось бы: и Тула – не ближний свет, и дом отдыха так себе – старый и обшарпанный… Но где-то совсем рядом была Ясная Поляна. Лиза садилась на автобус и доезжала до усадьбы. Бродила по дому-музею, по яснополянскому парку, по яблоневому саду. Сидела на любимой скамейке графа Льва Николаевича, разговаривала с ним и была совершенно счастлива. А вечером, перед сном, читала «Анну Каренину», «Воскресение» и «Детство».